Маркин, перекатившись на спину, лежал, не поднимался. Лицо его было залито кровью. Вратарь по существу самый беззащитный человек в команде, несмотря на то, что ему разрешается играть даже руками. Батищев грудью полез на Ригеля, но того загородил Фохт и пояснил руками: дескать, что поделаешь, игра… Ригеля наши ребята видели еще в прошлом году, но только сейчас заметили, что он сильно косит глазом, мертвый зрачок у него все время уползает к виску. После того, как он влепил удар в голову вратаря, лицо Ригеля сделалось опустошенным и еще жутче стал заметен этот его вывороченный глаз.
Покалеченного Маркина вынесли и положили за воротами. Скоро его увезла длинная белая машина с красным крестом. Вместе с носилками в машину влез врач Дворкин.
Скачкову запомнилось, какими глазами проводил машину грязный истерзанный Соломин, с какой решимостью на юном лице выбежал на поле и занял место старшего товарища в воротах чистенький Турбин.
Запасному вратарю не пришлось даже вступить в игру — время первой половины встречи истекло.
В раздевалке, стянув измызганную футболку, Мухин лежал в изнеможении, с руками до полу. Голый живот у него запал, как у голодного, загнанного зверя. Матвей Матвеич принес ему горячего чаю, он принялся глотать его жадно, крупно, не открывая глаз.
Над Соломиным орудовал Арефьич: одной рукой оттягивал ему резинку на трусах, другой крутил влажное полотенце, гоня на грудь прохладную струю.
Вернулся Иван Степанович, ходивший звонить в больницу. Но куда там — еще не довезли. Он оставил у телефона Гущина, наказав ему справляться каждые десять минут.
— Еще одна такая игрушка, — крикнул Матвей Матвеич, — и ставить некого!
Пол в раздевалке закидан ошметками грязи. Выбирая, где поставить ногу, Иван Степанович подошел к Соломину, положил и оставил на плече его руку.
— Ничего, Саша, все хорошо.
У Соломина дрогнули и опустились ресницы.
— Чаю дать? — спросил его Арефьич. — Выпей, выпей — нечего! Со всяким может случиться. Игра ведь…
— Федор… — позвал Иван Степанович и пальцем показал, чтобы Сухов прислушался. — Не возитесь вы, ради бога, на краю. Ну чего вы там мусолите? Соберут кучу малу! Смотри: тут у тебя Кудрин, тут Нестеров, тут… Батищев… — Назвав Семена, тренер спохватился было, но решил продолжать. — А что? И Батищев! Так еще ляпнет — ой-ей-ей! Верно ведь, Сема?
Уронив в колени руки, Семен с жалким видом шарил по полу глазами. Чего уж… Лучше бы Иван Степанович не замечал его, не трогал. Всю жизнь в запасе и только иногда… И если уж Батищев выходит в «основе», значит дела у «Локомотива» идут неважно. Все знают…
Не поднимая глаз, Батищев вытер о плечо щеку. В том, что Ригель налетел на Маркина, он винил себя, а не Соломина. Он, только он обязан был не допустить! Не углядел!
За него вступился Кудрин, возивший футболкой по распаренному лицу.
— А что Сема? У попа теленка съел? Дай ему на ход, он еще так засадит, что всей командой тащить будут!
Как защитник, как игрок на поле Семен Батищев был сильно уязвим, но Кудрин, неистощимый на насмешки, никогда не прикасался к этому больному месту друга. Над чем-нибудь другим поскалить зубы — пожалуйста! Но только не над этим… Больше того, когда Семена заявляли на игру, Виктор со своей выносливостью работал и за него.
Благодарный за поддержку, Семен взглянул на друга и растроганно мазнул себя по носу.
Запасного вратаря Валерия Турбина тренер оставил напоследок, пошел с ним на поле, приобняв за плечи и чему-то наставляя.
Исковерканное поле чернело комьями грунта. В небе после серого обложного ненастья творились голубые чудеса, и в мелких лужицах, стоявших на дорожке тонкой пленкой, было сине, отчего они казались как бы бездонными, — боязно наступить. Из-под развалов уходящих туч пробилось солнце и бросило на угол поля косую тень трибуны.