Притворно зевнув, Скачков взял Клавдию за локоть.
— Да, пора, пожалуй…
— Вот это правильно, — одобрил Ронькин. — Режим: первое дело. А мне еще остаться надо, за Владькой присмотрю. Как нога, Геш? Ты ногу, ногу береги.
В сопровождении Ронькина они стали пробираться к выходу. Клавдия кипела, но Скачков молчал и непреклонно уводил ее с собой. При посторонних она скандалить постесняется.
На лестничной площадке Ронькин отсалютовал им фужером.
— Клава, — прокричал он вниз, — поручаю его вам. Режим!
«Молодец Ронькин, вовремя нарисовался».
На площадке второго этажа, едва они остались одни, Клавдия вырвала руку.
— Куда ты меня тащишь, как последнюю дуру? Я тебе не пешка, не домохозяйка. Мне надоело в конце концов! Ты меня еще на замок запри, в цепи закуй.
Ссориться Скачкову не хотелось.
— Мать… Ты же слышала: приказ начальства — и он с улыбкой показал глазами наверх.
— Прек-рати, слушай! Тебе все шуточки! Ему, видишь ли, режим, поездки, игры. А мне что делать? Сидишь, как проклятая, ждешь, дожидаешься. И — вот… Дождалась!
На глазах ее Скачков заметил слезы. «Эге, дело худо!»
— Клавуша, ну что ты в самом деле? — загудел он примирительно и потянулся приобнять. — Перед людьми же стыдно. Ты соображаешь, возле чьей квартиры мы стоим?
— Оставь! — изо всей силы она ударила его по руке. — Стыдно ему! Конечно: Вена, заграница… Штраус, Наполеон… А мне? Мне что остается? Из окошечка выглядывать?
«Ага, такой, значит, расклад? Все ясно».
Он отодвинулся и, трогая себя за нос, уперся взглядом в пол.
— Успокойся, пожалуйста. Скоро вместе сядем у окошечка. Только и останется.
Недоумевая, она со стороны взглянула на него.
— Ты это о чем?
— Так, ни о чем. — Настроение его все больше портилось.
— Не обращай внимания.
— Гос-споди, загадки какие-то! Прибереги их для других.
— А, говорить с тобой! — совсем расстроился Скачков и побежал вниз. Пока спускался, ждал: «Если окликнет, остановлюсь и подожду». Не окликнула.
«Что-то в ней все больше прорезается какое-то… не свое. Приехал, называется…»
На улице горели плафоны ночного освещения. Руки в карманах, Скачков прислонился к дереву. «Куда сейчас — домой? Там пусто». Сверху, с балкона третьего этажа, кто-то восторженно доказывал:
— Вы современные гладиаторы! Все вы распяты на зеленом поле, как на кресте! Я напишу об этом потрясающие стихи.
Шелестя шинами, подъехала машина с зеленым огоньком. Шофер в кепочке набекрень высунулся из кабины.
— Геш, чего ждешь?
Скачков пришел в себя, отвалился от дерева.
— Да ехать, пожалуй, надо.
— Так садись. А я гляжу — стоишь. Едва не проехал. Может, выпил, думаю, еще чего? Куда ехать?
— Куда? Тут еще, брат, сообразить надо.
— Домой, на базу? — подсказывал шофер. Он отпустил тормоза, и машина тихо покатилась под уклон.
— А знаешь что? — загорелся вдруг Скачков и громко хлопнул дверцей. — Не домой и не на базу. Гони пока в поселок, в железнодорожный. Знаешь? Ну, а там найдем.
И он сощурился, как бы идя наперекор кому-то. Но — кому? А все равно кому!
— Поехали!
О Женьке ему вспомнилось внезапно, и он обрадовался: Вот кому его приезд доставит радость… Ему и самому сейчас хотелось оказаться рядом с ней: хотелось умиротворения, покоя, тишины и, может быть, чуть-чуть участия. Жизнь для него опять пошла на поворот, а пережить и осознать это хотелось с кем-нибудь вдвоем, не в одиночку. Надоело одиночество — сколько можно? А с Женькой просто: она поймет все сразу и не станет даже спрашивать. Главное, что она не фыркнет, когда он ей расскажет о своих надеждах на завод. С дорогою, с депо, с заводом у многих из поселковых было связано начало жизни, и Скачков сегодня, хоть и говорил Семен Семенычу нескладно, путано, а все же в глубине души испытывал спокойную уверенность: пусть расставание с футболом будет тяжким, но жизнь не кончена, она, на его счастье, устроена на крепком основании.
Машина вылетела из центральных улиц, сбоку дороги понеслась стена пирамидальных тополей. Свистел в окошке ветер, автомобильные шины трещали на сухом асфальте, как семечки на сковородке. Скачков расстегнул ворот рубашки и подставил ветру шею.
Шофер напряженно следил за дорогой и не переставал выкрикивать:
— В аэропорту сегодня был. Специально приезжал. Не пробиться было.
Скачков вяло подавил зевок.
— Да, многовато собралось.
— Как Фохт, Геша? Говорят, ломанул он тебя? А Ригеля мы еще в прошлом году засекли. На него только Сему выпускать. Маркина жалко. Вратарь был хороший. Я его перед самым отъездом возил. Поговорили еще. Надо же! Жалко.