Назойливая муха, как ни старался отогнать ее Скачков, никак не отставала: побегав по трепетавшим векам, она коснулась уха, щеки и стала щекотать в носу. Скачков, оберегая сон, со слабым стоном перекинул на подушке голову. Но от проклятой мухи не было спасенья — теперь она упрямо норовила забраться в самый нос. Скачков чихнул, махнул рукой, и сон пропал.
В комнате было светло и солнечно, он медленно повел глазами. Кажется, в квартире уже не спали — доносились звуки из кухни.
Внезапно в глазах Скачкова мелькнул живой лукавый огонек, он сунул руку вниз с дивана и сразу же наткнулся на затаившееся тепленькое тельце в мягкой байковой пижаме. Радостный визг запрыгавшего, пойманного за рукав ребенка прогнал последнюю сонливость.
— Ах ты, маленькая хулигашка! Ах ты, маленькая девчушка! — растроганно приговаривал Скачков, втаскивая и укладывая Маришку к себе под одеяло.
— Пап, ты догадался, да? Или ты подумал, что это муха? — допытывалась Маришка, прижимаясь, затихая рядом с ним. Ее восторженная рожица, взлохмаченные волосенки торчали из-под одеяла.
— Му-уха! Конечно, муха. Муха-цокотуха!
— Пап! — позвала шепотом Маришка. — Давай лежать тихонечко-тихонечко. Чтобы никто-никто не услыхал. Давай?
Скачков почувствовал, как колотится сердчишко присмиревшего возле него ребенка.
Осторожно повернувшись на бок, Скачков большим корявым пальцем стал гладить, приводить в порядок тоненькие бровки на задорной затаившейся мордашке.
— Я некасивая еще? — тотчас же поняла его по-своему Маришка, проворно выпростала из-под одеяла руки, пригладила, прибила волосенки и вновь закуталась и замерла под одеялом. — Я еще не умывалась. Я еще как будто сплю. Хорошо?
— Валяй, валяй, — приглушенно басил он, стараясь тоже, чтобы разговор их не был услышан.
— Ты вчера приехал, вчера? Я уже спала?.. А мы пойдем сегодня к обезьянкам? Я им печенье припасла.
— Обязательно!
В прошлый раз, перед отъездом в Минск и на Кавказ, они отправились в зоопарк, но ненадолго, — у Скачкова выдалось каких-то полтора часа. К обезьянам добраться не успели, а смотрели бегемота, бросили ему в корыто булку, но бегемот, ленивая гора тоскующего мяса, той булки не заметил или заметить не захотел, и Маришка огорчилась. Тогда они условились все же сходить к обезьянам. Те попроворней, с ними интересней…
Стремительно вошла Клавдия, хозяйственная, в фартуке. Взглянула, увидела их вместе — рассердилась:
— Это еще что за номер? А ну-ка марш к себе. Марш! Быстро!
Скачков, почувствовав как напряглась всем телом под его рукой Маришка, миролюбиво попросил:
— Оставь ее в покое.
— Ты что, в своем уме? — накинулась Клавдия, с утра была не в духе. — Ребенок нездоров, а они тут… Марина, я кому сказала?
Скачков потрогал лобик, — кажется, горячий.
— Дай нам градусник, мы сейчас проверим.
— Я принесу! — с готовностью подпрыгнула Маришка, желая услужить, но лишь бы не было скандала.
— Я тебе принесу! — прикрикнула Клавдия, доставая из кармана фартука кругленький футлярчик. — Я тебе такое принесу!..
Встряхнула градусник, поставили, затихли. Клавдия что-то выговаривала Софье Казимировне на кухне.
«Пускай на нее изольет, — подумал Скачков. — Нам меньше достанется».
Притихшая Маришка прислушивалась к сердитому голосу матери и тревожными глазенками поглядывала на Скачкова.
Шепотом он сказал:
— Вот видишь!
А что «Вот видишь!» он и сам не знал. Во всяком случае ему тоже не хотелось, чтобы день, начавшийся так приятно, оказался испорченным.
— Ты лежи, я сейчас, — сказал он и сел, спустил с дивана толстые, в узлах закаменевших мышц ножищи. Натянул тренировочные брюки со штрипками и босиком, разлаписто шагая, вышел в коридор. Из кухни показалась Софья Казимировна, увидела его с могучей грудью и возмущенно своротила нос. Сконфузившись, он отскочил назад, загородился дверью, затем вернулся, чтобы надеть фуфайку.
— Пап, пап!.. — позвала, не пустив его, Маришка. — Вынимай скорее градусник! Уже тридцать семь. Сейчас мама придет смотреть. Если будет тридцать восемь, она нас никуда не пустит.
И столько хитрости, столько боязни потерять хороший день было в ее глазенках, что Скачков развеселился.
— Ах ты, маленький малыш! Нет, брат, давай все же посмотрим до конца.