Но пока он не помогал, а больше подводил: и в Тбилиси, неделю назад, и сегодня.
Если бы можно было не появляться в раздевалке! Предстояло самое неприятное. Что там сейчас начнется, что начнется!
Впереди, мелькая новенькими бутсами, семенил судья. Черные трусы на нем были широки и спускались ниже колен. Судья отдирал на спине рубашку и шевелил лопатками, — сегодня пришлось побегать и ему.
Спуск в туннель усиленно охранялся милицией. Торпедовцы, радуясь победе, сбежали вниз одною дружной оживленной группой. Железнодорожники брели с поля разрозненно.
Сегодня, в день открытия сезона, все в городе жило футболом. Билетов не достать. На стадионе даже проходы были забиты. Так болельщики соскучились за зиму по футболу!
«Локомотив» все время давил и переигрывал. Игра пошла как-то сразу, и торпедовцам, надеявшимся на легкую победу, приходилось туго. Верные возможности упустили Мухин и Серебряков. Были и еще моменты. По тому, как складывалась встреча, «Торпедо» оставалось надеяться лишь на ничью, не больше. И — вот! Надо же, на самой последней минуте!
Щелкая шипами по бетонным ступенькам, Скачков скрылся в туннеле. Сегодня каждый взгляд, каждое сочувствующее лицо вызывали раздражение. Уж лучше бы свистели и орали в упор!
В пустынном гулком переходе раздавался перестук множества обутых в бутсы ног, далеко впереди, не переставая, хлопала дверь.
Обидно, очень обидно проиграли, — не по игре! И проиграли, если прямо говорить, по его вине. Прозевал, как и: в Тбилиси. Снова не хватило сил до финального свистка.
Кто-то из игроков, кажется, Павлик Нестеров, виляя телом, на ходу снимал надоевшую, липнущую футболку, — сердито тащил ее через голову. Медленно, как посторонние, брели в раздевалку запасные. В тренировочных костюмах, натянутых поверх футбольной формы, с бутсами в целлофановых мешочках, они тащились вдоль самой стенки, давая обгонять себя запаленным, только что с поля игрокам.
В раздевалке Скачков появился после всех. Команда утонула в креслах, отключилась начисто. У Виктора Кудрина, лежавшего с обморочным лицом, часто-часто, как у загнанного, пульсировал голый живот. На чистом, застланном ковровыми дорожками полу валялись раскрытые сумки, скинутые бутсы, измызганные футболки. В углу возился, укладывая в чемоданчик инструменты, тишайший старичок Кондратьич; сапожник. Ему здесь больше делать нечего, сейчас он соберется и потихонечку исчезнет. Если бы выигрыш, так он еще остался бы, послушал разговоры, вместе со всеми выпил чаю. А сейчас — не до разговоров, не до чаю.
Голый мускулистый Комов, озабоченно наклоняясь, вытирал смятой футболкой натруженные ноги и шевелил пальцами. Иногда он вполголоса говорил что-то Сухову, тот, в конец обессиленный, не отзывался на его реплики. Маркин, как был на поле в свитере, в перчатках, сидел с понурой головой и, подбрасывая кепку вверх, ловил ее на палец. Подкинет — поймает, подкинет — поймает… На его ноге во всю длину от бутсы до бедра чернела подсыхающая грязь. Сегодня он пластался, как никогда, и взял несколько немыслимых, безнадежных мячей. Все, выходит, зря!
Проковыляв в свой угол, Скачков свалился в кресло, раскинул ноги, бросил руки. Сил не было даже стащить футболку. Вымотал же его сегодня Полетаев, будто подряд два матча отыграли. Что там, кстати, у него? Скверно, если перелом. И вообще все скверно. Открыли, называется, сезон!
С закрытыми глазами он лениво закатал футболку. Чаю бы сейчас, сладкого, горячего! Кому сказать, чтобы налили и принесли? Если бы выиграли, так в раздевалке было бы не протолкнуться. Сейчас бы уже чашки по две выдули…
Угнетенное молчание в раздевалке было в общем-то обычным, так всегда бывало после проигрышей, однако сегодня в нем угадывалось нечто необычное. Казалось, это было молчание людей, щадящих виноватого. Ему и в Тбилиси никто не сказал ни слова, все вели себя так, будто ничего не произошло, но такая деликатность команды ранила больнее любых упреков. Орать можно на молодого, — поиграет, научится, — а что толку пушить игрока, у которого все позади? Разве только зло сорвать…
Распахнулась дверь и долго не закрывалась, пропуская сразу несколько человек. Не меняя позы, Скачков скосил глаза. Шурша плащом, в раздевалку стремительно вошел Иван Степанович, старший тренер, за ним Арефьич, второй тренер, никого из посторонних. В комнате сразу стало тесно, хотя все, кроме Ивана Степановича, отошли за большой стол с макетом футбольного поля, на котором перед самым началом матча тренер, быстро двигая намагниченные фигурки, давал последние установки. Сейчас металлическая крышка стола с макетом поля опущена, на ней лежала чья-то пустая сумка и стоял оставшийся с перерыва недопитый стакан чаю с ложечкой.