Каретникову не нужно было доказывать, что современный футбол построен на предельных нагрузках, вызывающих физиологические сдвиги в организме, но вот в том, как добиться быстрейшего восстановления сил футболистов, в этом новый тренер нуждался постоянно, и Дворкин стал его ближайшим помощником. Если сравнить команду с кораблем, то Каретников был ее капитаном, а Дворкин старшим штурманом.
Врач теперь просыпался раньше всех на базе и вместе с дежурным обходил комнаты. Затем подробный разговор с поваром, контрольный осмотр двух-трех игроков, доклад тренеру о состоянии команды. На тренировках он присутствовал незаметно, сидел, посасывая карандашик и вдруг принимался что-то строчить в блокнот. Нынешние внушительные рекорды в различных видах спорта, доказывал он, достигнуты мобилизацией всего лишь половины сил спортсменов. Выходит, остальная половина дремлет где-то в недрах человека и еще ждет своего часа. Как ее добыть, как заставить включиться в работу? Дворкин уверял, что это под силу только самой серьезной науке. Причем, время требует, чтобы наука вошла в спорт не робкой гостьей, а хозяйкой.
После отбоя Дворкин еще долго сидел у себя в кабинете над какими-то схемами и расчетами. Результаты всевозможных медицинских анализов раскрывали перед ним скрытый механизм каждого игрока, а следовательно, и команды в целом, и его заботой было к началу нового дня перевести физиологические симптомы на вполне обыкновенный язык. Скачков сам однажды слышал, как врач жаловался администратору команды Смольскому, своему постоянному собеседнику, что его беспокоят не только нагрузки, сон и питание игроков (все это разумеется само собой), но даже процессы, происходящие у футболиста в двенадцатиперстной кишке, и предсказывал, что в скором времени наука дойдет и до этого, — организм спортсмена должен просматриваться специалистами, как стеклянный.
По рекомендации врача Иван Степанович стал дифференцированно распределять нагрузки на игроков. Таким, как Скачков, Батищев, Стороженко, мясистым, толстоногим, по-прежнему доставались упражнения на силу, выгоняющие пот, — чтобы разогреть, заставить полностью влезать в полезную работу всю массу мускулатуры. («Нажми, нажми, не жалей сока!» — весело покрикивал на них Арефьич). Между тем Скачков не помнил, чтобы когда-нибудь особенно напирал на атлетическую подготовку. Такие, как он, как те же Батищев и Стороженкв выросли в семьях, где еда подавалась на стол большими кусками, дети, в таких семьях с ранних лет растут в труде, и это дает им запас сил на всю жизнь. Напротив, Кудрин, Нестеров, Серебряков, игроки нервного, взрывного типа, нуждались не в количестве, а в качестве нагрузок, и с ними Иван Степанович, таская в оттопыренном кармане свернутую трубочкой тетрадку, все чаще занимался сам, отдельно. Правда, им тоже приходилось умываться потом, и все же Владик Серебряков, переводя дух, оттягивая майку, встряхивал ногами и с удовлетворением замечал: «По науке, все как в аптеке». К Серебрякову тренер присматривался на южном сборе и с первых же игр сезона стал выставлять его в основной состав. Игра у Владика раз на раз не приходилась, но Иван Степанович терпеливо закрывал глаза на недостатки молодого футболиста, зная, что игроку талантливому приходится порой труднее, чем просто способному: способный легче приспосабливается, таланту же надо обязательно раскрыться.
После тренировки в душевой Виктор Кудрин, натирая широченную спину Батищева, орудовал мочалкой, как скребницей, и звучно шлепал приятеля по увесистым бокам: «Эк, накопил. До тебя, Сем, никакой науке не дойти… Тпру, балуй, черт!» — кричал он и выскакивал из кабины, когда Батищев, потеряв терпение, пытался взять его в охапку.
У футбольных ворот Арефьич занимался с Соломиным. Он подозвал Мухина и дал ему задание врываться с края поля в штрафную.
— Саша, — покрикивал тренер, — выйди быстро на него, не жди! Да не в игрока, не в игрока… Где твой подкат?
Потом он поставил Владика Серебрякова перед створом ворот.
— А ну-ка, Муха, понавешивай, только поточнее… Саша, крой Серебрякова! В прыжке, повыше. Рассчитай, рассчитай! Не дай ему головой сыграть…
— Да он все равно перепрыгивает! — признался запаренный Соломин, утираясь.
— Перепрыгивает… А ты сообрази, — настаивал Арефьич. — Смотри: прыгни чуть раньше его и грудь подай вперед. Вот так. Высунься чуть-чуть. Он, понимаешь, прыгнет тоже и подтолкнет тебя вверх. Пусть на сантиметр какой-то, понимаешь, а — все же… Понял? Давайте повторим.
В других воротах тренировался Маркин, в старом выгоревшем свитере, в кедах. Голые ноги вратаря перехвачены широкими наколенниками.