Играть в Вене (как и вообще выбегать на поле) Скачкову уже не «светило». Всю зиму он занимался с группой подготовки. Однако к нему домой неожиданно нагрянул сам Каретников, только что назначенный тренером. Они долго говорили, и Скачков поддался уговорам. На юг, куда «Локомотив» недавно отправился готовиться к сезону, он улетел вместе с новым тренером.
Чтобы наверстать упущенное для подготовки время, Иван Степанович закрутил гайки: тренировки стали проводиться по три раза в день. Само собой, резкая перемена режима пришлась кое-кому не по душе и в первую очередь Комову и Сухову, «боярам», как исподтишка называли их в команде.
Каретников ставил на место всякого, кто слишком мнил о себе. В ответ те с первого дня повели с наставником команды тихую войну.
Положение «бояр» в команде было прочным, многолетним. Комов завоевал его жесткой игрой на подступах к воротам и пушечным ударом с правой (штрафные в «Локомотиве» бил только Комов), Сухов же был знаменит своим рывком, превосходным дриблингом и умением забивать самые необходимые, самые ценные голы, как, например, ответный гол в домашнем матче с австрийцами.
Сегодня, после досадного проигрыша «Торпедо», выдержка изменила Каретникову, и он, обычно ровный и невозмутимый, неожиданно сорвался. Скачков не видел в этом ничего удивительного; Иван Степанович уже достаточно присмотрелся к «боярам». На южных сборах и потом, пока играли на чужих полях, Комов с Суховым вели себя так, словно никакого тренера в команде не было и в помине. Очень часто тот и другой могли посреди тренировки улечься на траву, задрать ноги: дескать, пускай вкалывают те, кому нужно учиться. Они демонстративно опаздывали на тренировки, возвращались в гостиницу позже назначенного часа. Во всем их поведении чувствовалось сознание безнаказанности, заступничества сверху. Они и не скрывали, что терпят своеволие нового тренера лишь до возвращения домой, где «обломают ему рога».
Иван Степанович принял команду в Батуми, на южном сборе, и на «чистилище» оказался впервые лишь вчера, когда обсуждался состав и давалась установка на сегодняшний матч с «Торпедо». Против ожидания, заседали без шума, первые проигранные матчи на чужих полях рассматривались как следствие раскачки. Об атмосфере в коллективе не поминалось вообще, хотя о том, что у Каретникова с командой сразу не заладилось, знали все, в том числе и Рытвин. Скачков догадывался, что начальник дороги успел поговорить с надменными бунтовщиками и распорядился склоки пока не затевать. Для склок попросту не оставалось времени. Но не переставали поглядывать на тренера, как на будущую жертву.
Комов, раздетый, в одних плавках, сидел у самых ног стоявшего над ним Ивана Степановича. Похлопывая ладошками по висячим мясистым ляжкам, он обратился к Сухову и насмешливо показал наверх:
— Слыхал, Федюнь? Учиться предлагают. Значит, он на ворота прет, по голу лупит, а я к нему с букетиком: дескать, пожалуйте, ах, как приятно!
— Не паясничайте Комов, — бесцветным голосом проговорил Иван Степанович, раскаиваясь, что все же не сдержал себя и сорвался на крик. Что толку кричать? Криком тут делу не поможешь.
Интонация в голосе тренера подбавила Комову напора.
— Конечно, — выразительно подхватил он, сковыривая прыщик на ноге, — некоторым… которые в команде без году неделю, — им плевать на «Локомотив». Сгорит «Локомотив» — приклеятся еще куда-нибудь. Без хлеба не останутся, команд полно.
Это был открытый вызов, откровенный бой. Иван Степанович сидел с опущенной головой. Немолодой человек, он унизительно сознавал, что судьба его зависит от прихоти обыкновенного хулигана, каким Комов был и в жизни, и на футбольном поле (сегодня в игре он несколько раз грубо сбивал Полетаева с ног, приговаривая: «Это тебе не в сборной!»).
— Кома! — по-капитански прикрикнул Скачков. — Развыступался!