Скачкова удивляло, что с командой в Стокгольм приехало множество советников, консультантов, наблюдателей, так называемый «мозговой комитет». В беспрерывных заседаниях «комитет» решал вопросы стратегии на предстоящий матч. До команды с этих заседаний доходили лишь отголоски, вроде: «Не расхолаживаться!» или «Проигрывать мы не имеем никакого права!» «Футболисты понимали, что «комитет» ищет вернейших путей к победе, но ведь известно, что еще ни один тренер не проиграл на макете ни одного матча!
За несколько дней до встречи начались установочные занятия с футболистами. План был простой: мяча не таскать, получил — сразу же отдай! Темп, темп, скорость! Подавить соперника вихрем атак. В защите же — строгая персоналка.
Реваз Бакарадзе, из тбилисского «Динамо», попросил устроить какую-нибудь экскурсию, что ли. Он пожаловался, что помимо усиленных тренировок ребята ничего не видят (разве только по дороге на стадион из окна автобуса). Даже шахмат не захватили!
Тренер, не зная, что ответить, вопросительно взглянул на одного из членов «комитета», еще нестарого, но дородного, с продольной лысиной, начинающейся со лба.
— Какие экскурсии, какие музеи? Вы кто — футболисты или туристы? Телевизор есть — пожалуйста. Газетку бы стенную соорудили, чем киснуть.
В наступившем молчании тренер выразительно взглянул на ребят: дескать, слышали?
— Разойдись! — последовала команда.
Вечером футболисты собрались в номер Реваза Бакарадзе. Здоровый дружный хохот ребят всполошил полицейского, дремавшего на своем посту. Скоро к развеселившимся заглянул встревоженный тренер.
— Вы что, ребята? Поднялись, стали расходиться.
— Сэрдытый! — шепнул Скачкову Бакарадзе.
Утром по дороге на тренировку ребята с привычной скукой смотрели в окна автобуса. Нет, такие поездки за рубеж выматывают во много раз сильнее, нежели свои, домашние игры. Дома как-то проще…
— Пас!.. Пас!.. — кричал тренер и сердитым свистком останавливал игру. — Бакарадзе, сколько раз повторять: получил мяч — сразу пас. Сразу! Атака!.. Начнем снова.
— Нэ вижу! — выходил из себя Реваз. — Нэ вижу никакой атаки!
Скачков, играя строго на середине поля, вдруг почувствовал какой-то зуд в ногах: дома, у себя в «Локомотиве», он непременно рванулся бы вперед.
— Бак, пас! — крикнул он и хорошо открылся на краю.
Точным ударом Бакарадзе выложил ему прекрасный мяч «на ход»: беги и забивай!
Пронзительный свисток опять остановил игру.
— Скачков! — кричал тренер. — Оставьте свои штучки, прошу вас. Дома можете — пожалуйста. А здесь у вас конкретное задание.
К Скачкову, отходившему на свое место, приблизился Реваз: иссиня-черные щеки мокрые, из-под спутанных кудрей горят глаза.
— Ты дай ему вировка, — зашипел он, раздувая атлетическую шею, — чтобы таскать тебя, как баран!
— Кончайте там! — прикрикнул тренер. — Бакарадзе, где ваше место?
За два дня до матча интенсивные тренировки прекратились, и ребята остались наедине со своими мыслями о предстоящей игре. Тренер то и дело вызывался по телефону из Москвы и выслушивал последние инструкции. Недавно он с помощниками побывал на тренировке шведов и теперь не скрывал своего беспокойства.
В канун матча неожиданно вспыхнула жестокая перепалка между Ревазом Бакарадзе и Полетаевым — из-за какого-то пустяка. Ссору быстро потушили, но осадок у всех остался горький.
Ночью Скачков услышал, как на кровати напротив ворочается Решетников.
— Леха, — позвал он, — не спишь?
— Снотворное, что ли, попросить? — пожаловался Алексей и, нашарив выключатель, зажег свет.
Лицо его измято, он отчаянно зевал и тряс головой. Бессонница и ожидание, сказал он, выматывают куда сильнее, чем самые тяжелые тренировки.
— Домой надо, — вздохнул он, взбивая подушку. — Скорее бы уж, что ли…
От нечего делать Решетников сел и принялся массировать травмированную лодыжку. Мазь он втирал с такой сосредоточенностью, с какой крестьянин перед страдным днем приводит в порядок свой инвентарь. Разговорились о состоявшейся последней установке на игру.
В комнату без стука заглянул один из «комитетчиков».
— Спать! Спать! — приказал он и дождался, пока Решетников, кончив массаж лодыжки, не вымыл руки.
Ушел он, щелкнув выключателем, и в течение ночи заглядывал несколько раз.
Сон никак не шел, и Скачков с Решетниковым, лежа в темноте, негромко переговаривались. Никогда раньше, сколько им ни приходилось ездить, они не ощущали своей оторванности от дома с такою остротой. Ночь, тьма стояли сейчас над какой-то частью планеты, а им представлялось, что где-то далеко, едва ли не на другом скате Земли, еще не спят и мигают огоньками родные города, с дорогими сердцу людьми, со всем привычным укладом, что в общем-то и составляет жизнь каждого человека…