— Ребята, — наказывала Клавдия, — утром я уйду рано. Завтрак вам будет на столе. Вы уж как-нибудь сами. Хорошо?
Укладывая гостя, Скачков заботливо подоткнул одеяло, мазнул его по вихрам и засмеялся:
— Ты не представляешь, что было со мной. Не веришь — чуть не вешаться хотел! А у тебя… плюнь. Яшин вон, уж какой вратарь, а знаешь, как начинал? Вышел первый раз в основе и не то четыре, не то пять штук схватил. Честно! Хоть у кого спроси!
Утром они позавтракали и вместе отправились на базу.
Пример Яшина не выходил у Турбина из головы. Но не получится ли, неожиданно спросил он, что Маркин тоже будет играть до таких лет, как и знаменитый динамовский вратарь? Ведь лучшие свои годы можно просидеть на скамейке запасных! Глаза у Турбина были круглые, телячьи. Скачков рассмеялся. В своей наивной откровенности парнишка выдал себя с головой: выходит, настроение настроением, а голова у него занята все-таки одним. Но что ему сказать, чем утешить? Быть может, сам того не понимая, затронул он самое болезненное: одним не хочется стареть и уходить, другим не терпится вступить в свои права. И пусть вчера первый блин у парня вышел комом, но что же ему остается: дожидаться, пока не сойдет основной вратарь «Локомотива»? А сколько ждать? Год? Два? Больше? Маркин же, как нарочно, нисколько не старел, а, наоборот, прибавлял и прибавлял и стоял уверенно, надежно, с запасом еще не на один сезон. Правда, время у Турбина проходило не бесполезно. Исподтишка он многое перенимал у старшего товарища, однако, что в нем нравилось Скачкову, это то, что, перенимая, он во многом старался оставаться самим собой (задатки, как считал Скачков, самобытного большого мастера). Маркин всю жизнь как некий талисман надевал старую потрепанную кепку, у Турбина же торчали неприкрытыми белесые мальчишеские вихры. Маркин был резок и прыгуч, точно перекачанный футбольный мяч, Турбина же отличала какая-то замедленная, словно бы сонная манера. Перекрывая ход мячу, он вроде бы не прыгал, а лишь вытягивал свое нескладное худое тело, вытягивал до тех пор, покуда мяч не прилипал к его рукам. Клавдия заметила правильно: грозные для вратарей углы, «девятки», для Турбина не представляли трудностей, он доставал до них играючи. Приглядываясь к нему, к его необычный игровой манере, Скачков не сомневался: прекрасный растет вратарь!
Сейчас, прохаживаясь мимо возившихся ребят, Скачков догадывался, что в душе Белецкий и Турбин, как водится, завидуют Соломину, но в то же время сознают его ответственность и на пороге такого матча, в ожидании которого бледнеют даже самые опытные игроки, стараются ему помочь чем только можно. Они не задумались бы перелить в него весь запас своих нетерпеливых сил — только бы он не ударил в грязь лицом и сыграл как нужно!
Когда-то Скачков сам с таким же нетерпением рвался на поле, торопил время, возраст, не сознавая, что каждый прожитый спортсменом год — это по существу гол в собственные ворота. Он хорошо помнил мягкий умудренный взгляд Шевелева, когда тот с доброю усмешкой наблюдал за его старательностью, за его нетерпением. Кажется, много ли прошло? А вот уж он сам, когда до начала тяжелой, небывало тяжелой встречи оставалось совсем немного, испытывал к ребятам одну отеческую ласку и ничего другого. Если бы он умел, то передал бы им весь свой опыт, все свои удачи и несчастья, чтобы они не тратили молодых лет на повторенье пройденного, а начинали бы свой нелегкий долгий путь с того, на чем заканчивал он сам.
Ему хотелось сказать этим горячим, сгорающим от нетерпения ребятам, что судьба их, видимо, сложится у каждого по-разному. Одни, быть может, вспыхнут ярко и погаснут скоро, как некие метеориты в чрезвычайно плотной, трудной атмосфере нынешнего спорта, другим, вполне возможно, суждена завидная долголетняя участь уверенно горящих светил. Но вот что будет одинаковым для всех: путь, который они сами выбрали себе, будет сладок и невыносим одновременно. Сладок удачами и горек неминуемыми поражениями. Однако, если удачи, ободрив надеждой, пролетают большей частью без следа, то поражения оставляют в душе каждого глубокие занозы, рубцы на сердце, и в этом старые спортсмены чем-то напоминают бывалых отвоевавших солдат. О, эти поражения, несостоявшиеся победы! Привыкнуть к ним, смириться с ними невозможно. Кто, как не проигравшие, горше всех ощущают крах надежд, своих и болельщиков? Это они уходят с поля под насмешливые крики зрителей. Это они избегают потом смотреть друг другу в лица и молчат, не знают что сказать. Да и что скажешь, чем утешишься? Каждый проигрыш это не только бурное разочарование трибун и горький нуль в таблице, но и всякий раз удар по психике. И жаль, что многие со стороны не понимают этого, не сознают, видя в команде всего лишь одиннадцать молодых атлетов и забывая, что в футбол играют не механизмы на сильных тренированных ногах, а обыкновенные живые люди, и атлетическая подготовка отнюдь не заменяет игроку души, так же уязвимой со всех ее сторон…