— Скажи, Вано, зачем Юрия молчит?
Однажды ночью меня разбудили громкие голоса. В хату ввалились засыпанные снегом мой ездовой Борисенко и проводник пан Янек. Они, как деревяшками, колотили по полу промерзшими валенками.
— Как дела? — задал я стандартный вопрос.
— Порядок полный, — ответил Борисенко, стараясь дыханием отогреть озябшие руки.
— Все живы?
— Живы. Я же говорю, полный порядок, — он помолчал и добавил: — Кумедия, товарищ майор. Кинулись в одно место, а там уже дивизионные минеры. Перекантовались на другой перегон — натолкнулись на подрывников второго полка. Пришлось сделать крюк километров тридцать…
— Бронепоезд перехватили?
— Нет. Раньше нас это сделали минеры Кульбаки. Но и мы эшелон опрокинули и дрезину прикончили. Двух фашистов приволокли.
— Где старший лейтенант?
— С этим лейтенантом одна кумедия, — мотнул головой Борисенко. — Расправились это мы с эшелоном, сержант Барсуков и говорит: «Надо уходить. Каратели нагрянут непременно». А старший лейтенант не соглашается. «Понаблюдаем, говорит, что они будут делать…» Замаскировались в лесочке, выставили наблюдателей. Ждем. Минут через сорок со стороны Замостья показалась дрезина. «Держите фашистов на мушке, а я пойду встречу их», — сказал Юрий Антонович. Сержант возразил, но старший лейтенант приказал делать то, что он велит. Разведчики и минёры притаились, бронебойщики взяли дрезину на мушку. Помначштаба выскочил на железнодорожную насыпь, выхватил из колодки маузер, заложил руки за спину и медленно направился навстречу дрезине. Фрицы заметили его и сбавили ход. Но потом, видно, приняли Колесникова за своего и смело поехали к опрокинутому эшелону.
Борисенко рассказывал подробно. По всему видно, он симпатизировал Колесникову. Даже по примеру Юрия начал отпускать такие же рыжие усики.
— Как же немцы могли признать старшего лейтенанта за своего, если на нем кубанка с красной лентой? — искренно удивился я.
— Так ведь он кубанку оставил пану Янеку, а у него забрал польскую конфедератку, — ответил Борисенко. — В общем получился винегрет: сапоги и френч немецкие, шпоры русские, шуба и брюки мадьярские, а кепка польская, — Борисенко захихикал, а потом продолжал: — Когда фрицы подъехали ближе, Юрий Антонович выхватил из-за спины маузер да как зашпрехает по-немецки…
— Как ты сказал? По-немецки? — переспросил я ездового.
— Так я ж говорю — по-немецки, — уточнил Борисенко. — Немцы не растерялись, как полоснут из пулемета. Смотрим, старший лейтенант — брык на землю. Ну, думаем, капут. Тут начал действовать Барсуков. Открыли огонь. Нескольких гитлеровцев убили сразу, остальные — наутек. Мы за ними… Ни одного не упустили. Расправились с фашистами и побежали к старшему лейтенанту, а он уже вытащил из-под дрезины двух фашистов и допрашивает…
Слушаю рассказ Борисенко и ничего не понимаю. Чертовщина какая-то. Видимо, он что-то путает или преднамеренно преувеличивает. Откуда Колесников знает немецкий язык? Несколько дней назад, во время боя второго полка за Шевню, к нам перебежал экипаж немецкой бронемашины. В составе экипажа были: француз Мишо Легре — механик из Марселя и два бельгийца. Колесников принимал перебежчиков и, я сам видел, свободно с ними объяснялся по-французски. А теперь выясняется, что он знает и немецкий. Что же он, в конце концов, за человек, этот мой помощник?!
— Где сейчас старший лейтенант? — спросил я ездового.
— В штабе дивизии. С сержантом Барсуковым повел пленных, — ответил Борисенко.
Не дожидаясь возвращения Юрия, я пошел в штаб дивизии. Несмотря на позднее время, в штабе работа шла полным ходом. Василий Александрович Войцехович с помощью переводчика Вальтера Вруна допрашивал пленных. Колесников стоял у двери и оживленно беседовал с маленьким, шустрым человеком в берете, с трехцветными полосками, нашитыми на рукаве. Это был француз Мишо Легре. Он весь сиял. На Колесникова смотрел, как на старого знакомого…
В полк мы возвращались с Юрием. Он подтвердил, что все произошло именно так, как рассказал Борисенко. Как только дрезина с гитлеровцами приблизилась метров на двадцать, он крикнул, что они окружены партизанами, и предложил сдаться. Немецкий пулеметчик выпустил очередь, но промахнулся. Юрий залег между рельсами и первым же выстрелом из маузера уложил пулеметчика.
Колесников рассказывал с веселым задором, жестами показывал, как действовал сам и как вели себя немцы.
Наблюдая за старшим лейтенантом, я все больше убеждался, что он не новичок в партизанских делах»