Она медленно спустилась к краю площадки, подставила лицо под холодную изморось. Перед дверью общежития опять остановилась, вспомнив, что и дома неуютно — сваха Ксения сидит с Вадимом. Ладно, не возвращаться же — много чести еще и бегать от него...
Однако дома не оказалось никого лишнего, и вдобавок был готов вкусный ужин. Сегодня хозяйничала Кая: угол стола покрыт чистой скатертью, кушанье из овощей, называемое «огородником», стоит на проволочной решетке, и от него валит пар. Нигде не видно клочков газеты, огрызков сыра и колбасы, окурков и прочей трухи, которая вечно сеется за Ксенией, а сама Кая в косынке и чистеньком фартуке нарезает хлеб — прелесть!..
— Напрасно ты не пришла раньше, Фаина, — сказала Ксения, обжигаясь картошкой и едва выговаривая слова. — Вадим сегодня был в ударе... О-о-о! Вот это еда!..
— Кто был в ударе? — спросила Кая.
Ксения лукаво прищурилась.
— Вадим. Человек, который влюбился в Фаину с первого взгляда.
— Я тоже влюбилась в нее с первого взгляда... — мило заявила Кая, улыбнувшись Фаине. — А кто он такой?
— Поэт! — Ксения подняла вилку. — Слушайте!..
Но из декламации ничего не вышло — Ксения закашлялась, и ее надо было похлопать по спине. Потом она сказала:
— Теперь Вадим будет посвящать стихи ей.
— А Фаина — тоже с первого взгляда? — смеясь, спросила Кая.
— Увы, увы! Фаина его еще не видела.
— Не видела? — удивилась Кая.
— Он тоже не видел... ее бренной плоти. Он пленился ее портретом и ее, с позволения сказать, творчеством. Это необыкновенный случай — плениться черновиками дипломной. Надеюсь, ей он тоже понравится: талантливый поэт, стройный шатен, с темными глазами, с овальным лицом, пепельно-белокурый...
— Погоди, погоди! — не выдержала Фаина. — Белокурый шатен? Признавайся, не лысый ли он у тебя?
— Выдумаешь тоже — лысый! Прекрасные густые волосы!
— Но какого же цвета?
— Смотря по тому, какое освещение!..
Все захохотали, и разговор о Вадиме прекратился.
К работе Фаина в этот вечер не прикоснулась, читала новый журнал, сердясь на авторов — зачем скучно пишут, потом легла спать раньше всех и, закрывшись подушкой от радио, скоро заснула.
Сон был некрепкий, наполненный видениями. Видела свой остров, круглый и плоский, как блин. Рыбаки втягивали в лодку длинную-предлинную сеть, ветер шумел в ракитовых кустах, белые облака, описав дугу, тонули в озере... А в доме-то тетя Настя полы вымыла, половики настилает, чистые, стираные — завтра праздник. И вот уже гости за столом, песни поют, да все про волну, про ветрило, про младого рыбака... На улице тоже очень шумно, надо бы на озеро уйти. И Фаина пошла сторонкой, огородами; зелено кругом, лук густой, буйный, и картошка лиловым цветет. А навстречу бежит, перегибаясь, Катя Ермишина. старинная подружка. Увидела Фаину и хохочет: «Любовь с первого взгляда, любовь с первого взгляда!..» И вдруг как брызнет водой из ведра!..
Фаина проснулась. В комнате темно — спят... «Какая вздорная мысль...» — сказала она себе шепотом и улеглась поудобнее.
А вода-то у Кати в ведре — забавно! — была совсем голубая, лазоревая...
Может, и в самом деле, в дипломную переложено лазури? Тема ведь так и тянет к дурной романтике: озеро, камыши, чайки, на улицах трава растет, по берегу кони без коновязи пасутся, на главном проспекте теленок мычит. Дома новые, с кружевной резьбой, после войны отстроены. Рыбаки кряжистые, сытые — место рыбное, а за рыбку всего достанешь вдоволь. Прямо-таки идиллический островок, даже милиции нет: кому милиционер нужен, тот пусть за ним моторку посылает на другой причал.
Днем на озеро, ночью на озеро — шапка на голове держится, значит, не буря. Бабки тоже, куда ни поверни: и рыбу потрошить, коптить, подвяливать, и сети чинить, и в поле, и в огород, а вечером, глядишь, плывут на лодках коров загонять — коровы-то водяные, так и лезут в озеро за тростой... А уж когда нарядится какая тетя Граня в синее с пестринкой или в алое горошками, то и глаз не оторвать.
Но вот весь склад и лад летит кувырком — праздник пришел. Хоть Первомай, хоть Петра-Павла, а все равно кувырком, потому что на выпивку разница не влияет. Ночь напролет рыбаки пьют, а тети Грани — тихие-тихие, ни словечка поперек — носят на стол печеное, вареное, жареное да меняют бутылки со столичной, со своей, с настоенной на мяте, на анисе, на можжевеловых ягодах, на геенне огненной... До тех пор, пока не уйдут гости отсыпаться, оставив на столе полные рюмки: больше утроба не вмещает. А назавтра все начинается сызнова. И лишь на третий день ввалят приезжих гостей в моторки, одного за другим, как мешки с солью, вот тогда и скажет хозяйка мужу все еще тихим голосом: «Иди-ка спать». Тот теперь ни гугу, покорно семенит под яблоню или в малые сенцы, где ему на полу постелено. И уж потом только забирают силу бабы, суток четверо ругают своих благоверных, и отнюдь не лазоревыми словами.