— Он искал сокровенную сущность жизни... — едва слышно выдохнула Нина Васильевна.
— Значит, и следовало подчеркнуть, что сокровенную сущность жизни невозможно найти в тенетах буржуазно-дворянского индивидуализма, и отметить дальнейшую эволюцию Блока...
— Мы об этом говорили раньше...
— Очень прошу вас не перебивать меня... Остановимся теперь на другом отрывке, который вы анализировали. Надеюсь, все помнят начало «Василия Теркина»? Так вот. В начале поэмы сказано, что на войне нельзя прожить без воды, без пищи и без немудрой шутки, то есть без бодрого настроения. Вы согласны? А затем, после несущественного замечания о махорке, автор называет Василия Теркина. Кто же такой Теркин? Боец! — Тамара Леонидовна бросила блокнот на стол. — Следовательно, речь идет о четырех факторах — о пище, о воде, о шутке и о Теркине, на что и указывают запятые в данном отрывке. Однако этот четвертый — и самый важный! — фактор при разборе был затемнен, у преподавателя получилось только три фактора, получилось абстрактное и нездоровое выключение самого человека, бойца Василия, олицетворяющего наших воинов и отделенного у автора запятой...
На этом месте послышался чей-то нездоровый смех. Касимова сердито оглянулась.
— Но я не собираюсь более подробно говорить о недочетах, обнаруженных лично мною, — произнесла она, вскинув голову. — Быть может, они случайны, и во всяком случае они бледнеют по сравнению с кардинальным обвинением. Больной вопрос о пятерках должен быть вскрыт! Торговать пятерками! Это словосочетание употреблено в печати. Тяжкое обвинение довлеет над членом вашей кафедры!
— А кто обвиняет?.. — раздалось из рядов, где сидела молодежь. — Где доказательства?..
Нина Васильевна прижала платок к глазам, Гатеев произнес что-то довольно громко, но Сильвия не расслышала.
— Разумеется, это надо доказать, — сбавив тон, согласилась Тамара Леонидовна, — но факт, что подобные обвинения возникают, очень печален сам по себе. — Она села. — Прошу товарищей изложить свои соображения, но без выкриков с мест. Я буду рада, если обвинение, которое пока довлеет над Ниной Васильевной, окажется несостоятельным.
Белецкий и Гатеев подняли руки одновременно, Астаров дал слово новоприезжему.
— Выступать я не собирался, но в тех случаях, когда филолог употребляет глагол «довлеть» в смысле «тяготеть», у меня появляется жгучий интерес к этимологии. Каким образом филолог доходит до такого смысла? Давить, давление, а потом довление через «о»? Или как-нибудь иначе?
— Я искусствовед, а не филолог, — отозвалась Тамара Леонидовна, обдав Гатеева взглядом, от которого чуть не задымился его пиджак.
— Простите, я не знал. Тогда, конечно, давить... — Голос у него прервался, он вытер лоб, и тут Сильвия увидела, что он взбешен до крайности. — Кроме того, четыре ф-фактора... — Он поперхнулся. — Об этом, впрочем, я не стану... это выше моего разумения! Но термин «торгует пятерками» опять-таки заинтересовал меня настолько, что я вынужден обратиться с вопросом к продекану — что именно означает это выражение?
По лицу Тамары Леонидовны трудно было догадаться, что будет дальше. Обиделась насмерть? Или не все поняла? Пока что свернула в сторону...
— Я как продекан вполне согласна с нашим новым товарищем: во всяком деле необходима ясность. Выражение «торгует пятерками» носит двусмысленный характер, но в статье критикующего кафедру Асса...
— А с ним кто-нибудь знаком? — донесся вдруг тихий голос старого Саармана.
— ...в его статье сказано следующее... — Тамара Леонидовна зашуршала газетой. — Сказано именно так: «Нина Эльснер ищет дешевой популярности, торгуя своими пятерками...» Вероятно, это выражение надо понимать фигурально, я не спорю. Да, я согласна с доцентом Гатеевым. Дорога двусмысленности не наша дорога, она не обнажает явления во всех его аспектах, однако опасен и путь неуважения к печати и зажима критики. Нельзя тормозить процесс улучшения преподавательской работы и углубления…
— Теперь возьмет измором... — буркнул Давид Маркович.
И в самом деле поволоклось: углубление, усиление, освоение, оздоровление... Астаров негромко постукивал пальцами о стол, осуждая шепот и зевки, но заметно было, что и он томится. Не теряла бодрости лишь Эльвира Петровна, писавшая протокол, перо у нее летало по бумаге, шея дрожала от усердия.
Через несколько минут внимание слушателей снова обострилось, Тамара Леонидовна заговорила о Белецком: