— Марина, — сказал Вадим, с трудом повернув во рту вялый, обмякший язык. — Марина, остерегись!..
— Вы редуцированы! — гаркнул за спиной донельзя знакомый голос, и Вадим, делая неимоверные усилия не глядеть вниз — на свои подкосившиеся ноги, подстелил под себя пальто и опустился на тротуар.
Луч метапрожектора наотмашь ударил по городу. Город смолк. Горожане, вытирая руки о фартуки, замедляли шаги, суровели, бледнели, никли.
Вадим, балансируя, поднялся с плит, кое-как укрепился на ватных, разъезжающихся ногах и пошел, уводя за собой перспективу.
Стрелка вокзальных часов, вздрогнув, показала два румба вправо.
Поезд медленно уходил в ноль-изо-ноль».
Фаина пожала плечами. Не читать, бросить? Но дальше идет заголовок «Бытовой аспект» и мелькает имя «Марина», значит, можно ожидать худших вещей...
«...жених моей подруги был похоронен, и эта славная девушка увлеклась позой вдовствующей невесты. Образ жениха сиял все ярче, а мои осторожные намеки на рыжие усы и на алкоголизм скончавшегося вызывали лишь слезы. Тогда я решила возвратить радость моей бедной подруге. Случай помог мне. Однажды на кладбище Марину увидел Вадим...»
Фаина нервно провела рукой по лицу. Что за паутина...
«Подруга не заметила его крайне худощавой фигуры (впоследствии Вадим несколько окреп и округлился, но тогда он был именно таков), не заметила и восхищенных взглядов, которые он кидал на нее, притаившись за кустом. Налюбовавшись вдоволь, он шагнул через небольшой памятник и, направившись к воротам, вскоре превратился в зигзаг.
Этот макет я представила Марине вместе со стихами Вадима.
О, вечно женственное! Марина не могла не поверить в свою неотразимость. А затем подоспело и письмо: «Марина! Вам, пожалуй, покажется непонятным мое к вам отношение. Я видел вас лишь издали и знаю вас лишь по рассказам моей родственницы...»
У Фаины застучало в висках. Ведь, кажется, то поганое письмо до сих пор лежит где-то среди бумаг! Вдобавок ко всему кто-то помогал Ксении, кто-то прислал это письмо из Ленинграда. И тут Фаине вспомнилось мимолетное приятное чувство, испытанное тогда. Стыд за это чувство был мучительнее, чем стыд за свое легковерие. Она перевернула страницу, не читая. Начала с оборванной фразы:
«...ее терзала совесть, Марина не могла больше грустить честно: Вадим заслонил неустойчивого покойника. Вид у нее был здоровый и жизнерадостный, — следовательно, Вадим появился вовремя. Он был создан для нее, ибо любил добродетель. Он был поэт некурящий и непьющий, его невозможно было представить себе икающим, он никогда не сморкался, у него никогда не урчало в животе — и всем этим он выгодно отличался не только от бывшего жениха, но и от своих собратьев по перу.
Марина похорошела, стала кокетливее, увереннее. Письма Вадима раздували ее маленькую душу, и душа растягивалась, как розовый резиновый шарик. Однажды Вадим прислал цветок, в другой раз колечко...»
Фаине захотелось вышвырнуть вон белую розу, но она сдержалась.
«...Однако встретиться они не могли, на их пути все время стояли препятствия. Время шло, и тут-то начались настоящие события. В наш поселок прислали нового доктора — Алексея Павловича...»
Фаина отшатнулась, как от пощечины. Ксения знает! Как она догадалась?.. Значит, следила за каждым дыханием!..
«Алексей Павлович, то есть, скажем, Павел Тарасович (и дадим ему трубку) несомненно уступал Вадиму в поэтичности. Зато для семейной жизни он бесспорно подходил больше. За какие-то грехи небо покарало его любовью к Марине. Когда кончился инкубационный период, он стал ходить за ней по пятам и хрипеть трубкой, как удавленник. Марина же сопротивлялась, страшась изменить Вадиму. По ночам она писала Вадиму отчаянные письма, умоляя приехать и спасти ее. Письма Марины шли через мои руки и надоели мне до смерти. Наконец Вадим пообещал, что скоро приедет, хотя это связано с трудностями. Я лично имела основание считать эти трудности непреодолимыми...»
Поведя затекшим плечом, Фаина заметила, что читает она стоя, согнувшись в какой-то воровской позе, и очень устала. Она перешла к большому столу, расположилась удобнее.
«...Павел Тарасович, которому Марина все выболтала, извелся от ревности, почернел. Потом куда-то уехал...»
Здесь у Ксении кончалась главка. Дальше шли каракули, не относящиеся к тексту, и затем продолжение:
«Дверь загрохотала, будто в нее бухали поленом, и ворвался Павел Тарасович. Размахивая своим портфелем, он заорал: «На кой дьявол вам понадобилось морочить голову Марине этим свинячьим Вадимом?..» Внутри у меня захолонуло... «Почему же я морочу? Он сам морочит...» — сказала я. Угрожающе сопя, Павел Тарасович швырнул в меня лиловым конвертом. Я заглянула в него, будто бы недоумевая. «Это же ваш почерк, — бешеным шепотом сказал Павел Тарасович и продолжал все громче и громче: «Я сам ездил искать этого туманного скота. Его не существует! Не су-ще-ствует, вы это отлично знаете! Я вас выведу на чистую воду! Сейчас же идем к Марине!..»