Вот здесь остановиться... Удивительно, что в кармане есть кошелек с мелочью, могло и не быть. Шофер укатил довольный — значит, достаточно.
Весь ряд окон на втором этаже освещен, в окне Нины Васильевны тоже свет... В котором часу идет поезд на Таллин? Да нет, она, кажется, сказала, что едет утром...
Сколько минут можно стоять и смотреть на чужое окно? Ничего, прохожих мало, никто не обращает внимания.
Холод подступает к сердцу, поднимаясь откуда-то снизу, из ада. Холод имеет имя, скверное, пошлое имя, и заставляет стоять здесь, не отводя глаз от чужого окна.
Сильвия сделала усилие отвернуться, но шея не двигалась — и в это время в окне погас свет. Раз, два, три, четыре... да, это ее окно... Домой, домой, хватит этой муки!
Стыдно? Некогда думать, после, после... Домой тоже после, а сейчас сумасшедший чертежник начертил другой план. Отсюда недалеко до тихой улочки, до той, где никнут за заборами побитые морозом георгины...
Вот и его дом. Да, это здесь, над номером горит лампочка. Забор, деревянная калитка... А в окнах темно.
Сильвия в изнеможении прислонилась к калитке. Неужели ей не совладать с собой, не уйти отсюда?..
Внезапно до нее донесся голос — справа, совсем с другой стороны. Значит, он идет не от Нины Васильевны? Или она ошибается?.. Нет, это его голос, и еще мужские голоса. Кажется, студенты... Куда деваться? Сильвия нажала на калитку, она открылась бесшумно. Свет лампочки до кустов не доходит...
— Вот здесь я и живу, до свиданья...
Кто-то ответил... Прощаются.
Звенят ключи, напевает вполголоса... Ах, почему люди не могут проваливаться сквозь землю!..
Гатеев закрыл за собой калитку, еще позвенел ключами. Звон вдруг прекратился. Заметил?.. Еще шаг...
— Вы?.. — изумленно спросил он, вглядываясь.
Да, да — безумие, поцелуй, нежданное счастье, и все же успела мелькнуть мысль: ей подали милостыню у ворот...
26
У пятикурсников началась педагогическая практика. Как и в прошлом году, приходилось ежедневно писать конспекты в виде кошмарных диалогов между придурковатым учителем и таким же учеником, однако без них на уроке было бы еще страшнее, это понимал каждый. Боялись, конечно, не старого Саармана, а учеников: как войти, как выстоять под огнем любопытных, озорных, лукавых взглядов, как унять шалунов, каким голосом спрашивать, как бы самому не влипнуть с вопросами, куда деть руки — на уроках их больше, чем две...
В четверг Фаина проснулась затемно, потому что сквозь сон пробилась беспокойная мысль: сегодня надо давать урок. Открыв глаза, она немножко погадала, кто у нее будет на уроке, кроме старого Саармана, и, подсунув ладонь под подушку, нечаянно заснула опять. Снилось ей, что звонил будильник, что Ксения ушла без нее, что урок начался, а в конспекте перепутались страницы и она городит вздор… Снилось еще, что Кая тихонько плачет.
Очнувшись наконец и взглянув на стрелки будильника, Фаина перепугалась — так было поздно. Не идти на первый урок? Юру Поспелова, конечно, можно бы и не слушать, и Саарман не заметит отсутствия, но Сильвия Александровна способна сделать выговор при всех. Вчера и Алексей Павлович был в школе...
А Ксения в самом деле ушла без нее, это не снилось. Может быть, и про Каю не снилось, но сейчас некогда о ней думать, некогда...
В школьный коридор Фаина влетела, запыхавшись, и только на втором этаже замедлила шаг, увидев, что перед ней без всякой спешки продвигаются педагогические тузы: высокая старуха в огромных очках, перепачканный мелом Саарман, молодая учительница в платье мутно-чернильного цвета... Ох, педагогика в общих чертах все-таки наводит ужас!
У закрытых дверей седьмого класса кучкой стояли практиканты. Сильвия Александровна посмотрела на Фаину укоризненно, но ничего не сказала: уже подходили тузы.
В классе Фаина села рядом с Ксенией на последнюю скамью, а Юрий, бедняга, пошел к доске. Ученики вынимали тетради и ручки, шептались, оглядывались. Юрий молча писал на доске крупными кривыми буквами: «Деепричастие».
Фаина, думая о своем уроке, посматривала на дверь — Алексей Павлович мог еще прийти. Лучше бы не приходил, при нем она провалится с треском. Ведь пятый же класс — на переменках кровь льется! Разве она их угомонит!..
Юрий кончил писать, обернулся к столу. Однако! Сильный характер у Сильвии Александровны — заставила причесаться, застегнуть рубашку, и даже нечто вроде галстука повязано. Но что же он молчит?..
— Где журнал? Дежурный!
Журнал появился на столе.