Фаина старалась не смотреть на взрослых слушателей, там все время тихо смеялись, глядя на ребят. Но в середине урока она остановила взгляд на Сильвии Александровне, которая что-то шептала Гатееву. Он слушал, но смотрел на нее, на Фаину, смотрел пристально… и грустно. На этом месте урок у Фаины спутался.
Она задала классу какой-то нескладный вопрос, потом слишком долго молчала. Никто не ответил, а она сама начисто забыла, о чем спрашивала. Заметила волнение учительницы — той, высокой старухи в очках, увидела злорадную улыбку Иры... Девочки на первой скамейке расстроились, зашептались...
Вдруг в классе что-то случилось. Все головы повернулись к Тоомасу, посмотрела и Фаина. Тоомас тянул руку далеко вперед и ободрительно мигал ей: ничего, мол, я что-нибудь да отвечу, все лучше, чем молчать... И он в самом деле сказал что-то о родительном падеже множественных медведей. Тут же его поправили, зашумели, и Фаина снова выбралась на дорогу.
Потом, в учительской, Фаина никак не могла собраться с мыслями, невнимательно слушала замечания и невпопад улыбалась, вспоминая медведей. Ксения даже шепнула ей:
— Что ты все таешь в улыбках? Урок был так себе, не воображай...
Перед уходом Сильвия Александровна еще раз сказала Ксении:
— Не забудьте, товарищ Далматова, принести конспект. Урок ответственный — выпускной класс, литература…
— Не беспокойтесь, Сильвия Александровна, я постараюсь сделать из литературного произведения — нелитературное.
Сильвия Александровна снова переглянулась с Гатеевым. Однако Фаину теперь это не огорчало. Она была уверена... В чем? Да так, отрицательные признаки: не сказал ни словечка об уроке, не разжимал губ, не смотрел. Взял на себя труд не видеть ее — вот сейчас не видит, опять не видит, еще раз не видит... Какая сладкая ложь... Ну, хорошо, хорошо, все уже поняли, что ему нет никакого дела до этой практикантки.
Все кончилось, все разошлись. Фаина, задержавшись нарочно, одна прошла по длинному коридору с коричневыми панелями, с портретами в белых рамах, с вьющейся зеленью в настенных вазах. Возле стенда с какими-то рисунками несколько пятиклассников обступили молодого учителя. Или практиканта? Потная приятельница опять впереди... Она сейчас, впрочем, не потная и не красная, но на круглом личике та же озабоченность. На Фаину оглянулась равнодушно, и здесь-то Фаина поняла, что давешний урок был организован этой девочкой не по личной симпатии, а по другим причинам. Вероятно, так и будет она жить дальше с решительными поступками, с милой озабоченностью — чтобы в мире все было в порядке и чтобы все получали хорошие отметки!
На улице слякоть, сыро. За стеклом цветочного магазина альпийские фиалки — пунцовые, белые, вишнево-красные. Девушки выходят из дверей с цветами, бережно завернутыми в бумагу. Спешат домой, украсить комнату, ждать любимого. Любимые тоже идут домой, некоторые забегают в буфет выпить сто граммов — стограмм, как у них говорится... Алексею Павловичу, кажется, не понравилось ее антивыпивочное выступление. Ну, как вам угодно.
Перед кинотеатром веселая очередь: «Семьдесят слов о любви», или что-то в этом роде... Какое легкомыслие! Еще недавно увлекались исключительно стряпухами на орбите.
Дома Ксения писала конспект, с устными комментариями: до каких пор ее будут поучать неучи? почему со студентами обращаются, как с подсудимыми?.. Весной у практикантов будут такие же дипломы, как у этих зазнаек. Убожество!
Кая явилась поздно вечером. У Фаины не было ни времени ни охоты говорить с ней. Почему она должна отвечать за взрослую девушку? Даже смешно разыгрывать мудрую наставницу. Пусть себе сидит на кровати и накручивает локоны на бигуди…
27
Педагогические кошмары почти все на один лад. Сильвия не раз видела во сне, что она читает лекцию по математике и погибает от своего невежества, или же блуждает по лабиринту, не находя аудитории, или опаздывает, или даже превращается в расписание и чуть ли не висит на гвоздике. Студенты в таких снах тоже зыбкие: то светятся, то распадаются, то лежат на полу... Поэтому она, перешагнув порог аудитории, ощутила нечто похожее на испуг во сне: Лео Тейн сидел на приступочке вешалки — на той, под которую ставят ботики, и играл на какой-то дудке. Он с немыслимой быстротой, тоже так, как бывает во сне, очутился на своем месте, а дудочка — кажется, это была окарина — исчезла.