Через часок красивый белый телефон мягко зазвонил сам:
— Сильвия, приходите сейчас же на кафедру!..
— Кто говорит? Мария Андреевна? Что-что?..
— Приходите на кафедру! Нина Васильевна уволена...
По дороге Сильвия успела сделать множество предположений, вплоть до самых нелепых. Потом начались какие-то нелепые встречи: с полубезумным видом несся куда-то доцент Эльснер, в расстегнутом пальто, макаронные ножки заплетались от быстроты; затем встретился нелепо веселый Тейн — с чего бы, кажется, радоваться. Дальше пошло еще хуже: с крыльца деканата, как с цоколя, соскочила величественная муза — Тамара Леонидовна и помчалась по следам Эльснера, топая каблуками. Увидя Сильвию, она замедлила бег, пошла плавно, но пальто у нее было застегнуто наперекос, а шляпу она держала в руках...
В коридоре, по лестнице, ведущей в ректорат, пробежал декан Онти. Это неудивительно, он всегда бегает, но в цепи явлений и он показался предзнаменованием...
На кафедре было чадно: Давид Маркович прокурил все насквозь и сейчас зажигал зажженную уже папиросу. Нина Васильевна лежала на диване, бледная, с размазанной вокруг губ помадой. Муся сидела у телефона и кричала кому-то: алло, алло!
— Что же случилось? — спросила Сильвия, подходя к дивану.
— Меня принудили уйти.
Давид Маркович нетерпеливо дернул плечом. Муся швырнула трубку.
— Рассказывайте толком, — сказала Сильвия, садясь в ногах у Нины Васильевны.
— Разве это поможет? — слабо откликнулась та, слизывая остатки помады. — Никто и ничто мне не поможет... Она потребовала меня в деканат и говорит мне: «Лучше будет, если вы подадите заявление об уходе по собственному желанию. Почему бы вам, дорогая, не испробовать свои силы в средней школе?..» Я и подала, потому что иначе она выставила бы меня с плохой характеристикой. Тут и статья, и моя поездка в Таллин... Я подумала и согласилась.
— Она подумала! — Давид Маркович воздел руки. — Она подумала!.. А теперь что прикажете с вами делать? По собственному желанию? Пожалуйста, отчего же не пойти навстречу вашему желанию!
— Мне ничего другого не оставалось. Я хотела отложить на завтра, а она дала мне бумагу и говорит: «Пишите сейчас, потом поздно будет: у меня целый блокнот ваших промахов и нарушений дисциплины».
Муся потрясла головой:
— Гипноз!
Давид Маркович, пыхнув дымом в ее сторону, сказал:
— Пупок цаплин от всякого гипнозу пособляет! Почему она меня не гипнотизирует?
— Это наивный вопрос, — вздохнула Нина Васильевна, — я не такой волевой человек, и я беспартийная.
Муся тоже вздохнула:
— Одинокую женщину всегда легко обидеть, и обижают.
Давид Маркович рассердился:
— Если одинокая женщина чирикает, как жареная утка, то, конечно, обижают!
— Утка крякает, — поправила его Муся.
Нина Васильевна, видимо задетая, села и начала расчесывать сбившиеся волосы.
— Ну и ну, — заметила Муся. — Что, она вас за волосы таскала?
— Вы меня извините, Нина Васильевна, но, право, я не ждал от вас такого малодушия. Разве я вам не говорил, что Касимова доживает у нас последние дни?
Вошел Гатеев. Рассказали и ему. У него потемнело лицо, и, как всегда в гневе, стал прерываться голос:
— Это мы с вами, Давид Маркович, должны немедленно подать заявление об уходе. Если при нас могут происходить такие вещи, то мы... то мы на кафедре лишние... Угрозы? Запугивание? Я сейчас же потребую объяснений в деканате!
— Не хочу я никаких объяснений, — капризно сказала Нина Васильевна, — я же буду выглядеть дурочкой, она мне револьвером не угрожала.
Давид Маркович явно хотел сказать что-то свирепое, но сдержался, только крепко почесал голову обеими руками.
— В деканате сейчас никого нет, кроме секретаря, — буркнул он, не глядя на Гатеева. — Надо подождать.
— А где наш великолепнейший Астаров? — спросил Гатеев. — Какую роль он выполняет в этой трагикомедии? Танцует на пуантах?
Пришел Саарман, неся громадный портфель, набитый учеными трудами. Ни на кого не обращая внимания, сел к столу, погрузился в портфель по шею, разыскивая нужное, а потом начал писать.
Явилась и Эльвира Петровна, в чудесном настроении, как всегда, когда пахло злодейством. Села за машинку.
Белецкий и Гатеев стали разговаривать вполголоса, кажется, решали, кому идти в деканат.
Эльвира Петровна сказала в нос:
— А в деканате есть новости.
Ей не ответили. Выждав, она продолжала с наслаждением:
— Насчет Тамары Леонидовны.
Машинка под ее пальцами захихикала с перебоями и подвизгиванием. Старый Саарман отвлекся от праязыка, посмотрел вопросительно.