С ростом, конечно, была засада. И если внешне Глеб походил на отца как две капли воды, как две спички из одного коробка, как две пуговицы одного пиджака, то вот рост он взял от мамы. И это было единственным, что он от неё взял. Лучше бы и рост у него был от папы. Одно дело, когда женщина ростом с Дюймовочку, и совсем другое – когда парень.
И Лола очень переживала за него. Брат был очень красив настоящей мужской красотой – волевое лицо, ровный нос, четкие крупные губы, серые глаза, которые всегда так серьезно смотрели на тебя так, будто спрашивали какие-то важные вещи о долге или самопожертвовании. Фигура тоже была – чудо! Он занимался спортом, и поэтому было приятно посмотреть, как от движения у него под кожей перекатывались мускулы, как играли плечи, и так широкие, но в контрасте с узким тазом кажущиеся ещё шире, радовала глаз и звала в поход или на пробежку легкая пружинистая походка.
И в детстве, и когда подросла, сестра всегда считала, что у брата актерская внешность, и с такими данными он бы легко стал популярен в каких-нибудь боевиках или детективах – такой яркий типаж идеального сурового мужчины! Но вот рост… Да, рост подкачал. Глеб никогда не жаловался, вообще никогда не заводил разговоров про свои физические данные. Но наблюдая за братом в компании других ребят, среди которых он был невысоким, ниже некоторых даже на голову, нервничала. Ей чудилось, что невысокие мужчины несчастны, что их обижают более высокие, что на них не смотрят девушки, что они жутко комплексуют… И не хотелось такого же для Глеба. Не хотела, боялась, но молчала об этом.
Когда была помладше, вечерами ложась спать, молилась, чтобы Бог, о котором ей рассказывала бабушка, помог брату подрасти. Бабушка учила её молитвам, водила в храм, но родители не поддерживали этого, стоя на позициях строго научных, не допускавших никакой мистики. Поэтому, зная по бабушкиным рассказам, что Бог очень добрый, просила его потихоньку, чтобы никто не видел. Но её просьбы не были услышаны, брат не становился выше. Выше становилась сама Лола. И это её ужасно огорчало.
Брат был старше её на пять с половиной лет. Он всё учился и учился. Сестра всегда помнила его учеником, сначала школьником, потом уже студентом, но он всегда сидел за учебниками, что писал или читал, одним словом – учился. И когда Лола уже зарабатывала свои первые деньги, щелкая ножницами вокруг голов клиентов, брат всё ещё ходил на занятия, сдавал какие-то зачёты, экзамены и практику. Да, в последние годы практики было всё больше и больше, и он уже сам лечил зубы, а не смотрел из-за плеча опытного наставника, но все равно ещё не считался самостоятельным врачом.
А Лола не продолжила медицинскую династию. Именно потому, наверное, не пошла по стопам родителей, что с детства слышала всякие такие вещи, которых бы хотела избежать. Возможно, не хотела увидеть вживую то, что было на множестве неаппетитных картинок в книжках у отца, а потом и у брата.
Был у неё такой неприятный опыт. Она тогда была маленькая, только-только научилась читать, и привлеченная весёлой улыбчивой женщиной на задней обложке, открыла какую-то книжку и стала читать с середины, пробуя свои силы. В книге автор рассказывала о какой-то больной Л.. Лола сразу поняла, что эта большая буква с точкой – чьё-то сокращенное имя, например, её, и она немного обрадовалась – здорово, когда про тебя пишут в книгах! Дальше речь шла о том, что с этой девочкой было не так. Но поскольку большая часть слов была совершенно незнакомыми, было не понятно, что же с ней все-таки приключилось, и Лола перевернула страницу. И она увидела красочную иллюстрацию, где из надреза на коже вываливалось что-то красное, зернистое, в которое вцепились металлические инструменты, похожие на ножницы с зубьями. Слишком живое воображение ребенка живо дорисовало картину того, как этот надрез чьи-то руки в перчатках делаю ей, Лоле. Надрез этот где-то на животе, идёт кровь, ей больно. И наверное, очень-очень больно, если что-то из тебя вываливается… Она даже почувствовала эту боль.
В общем, Лола тогда почти свалилась в обморок. Её спас звонок телефона, стоявшего где-то совсем рядом. И настолько резким и внезапным оказался этот звук, что как клином вышиб из головы серую мглу, которая наваливалась очень быстро, оставляя только маленький, всё сужающийся глазок, в котором была одна до жути пугающая картинка из книги.