17.2
А Глеб тревожно думал, о том что это за Таня такая из Лолкиных многочисленных подружек ? Не та ли Таня, что... Ну с помощью которой тогда он смог выйти из депрессии? Не та ли, что показала ему любовь, а потом сильно его разозлила? Он уже забыл что стало причиной его злости, почему тогда хлопнул дверью. Да что там о причинах говорить, если Глеб вообще до странности легко забыл это событие своей жизни! Слишком быстро и легко забыл, а вот теперь почему-то вспомнил.
Неприятно было прямо сейчас понять, что забыл - это неправильное слово. Он просто вытеснил - психологию он всё же в университете не просто так учил - неприятные воспоминания из памяти. И неприятным тут было вовсе не общение с той невысокой, но невероятно отзывчивой и душевной девушкой. Эта часть воспоминаний как раз частенько отзывалась в нём лёгкой, но такой эфемерной ностальгией...
И неприятными эти воспоминания были не потому, что относились к трудному периоду его расставания с Дашей. И не потому, что ему было больно вспоминать причины его обиды на Таню, нежную девушку с мягкими ладонями. Ему было больно, что он не разобрался, не дал ей, да и себе, шанса выяснить причины, и скорее всего, сильно обидел девушку. Почему-то сейчас он почувствовал себя виноватым.
В те несколько чудных дней, когда ласковое прикосновение и барахтанье в постели, горячий борщ и тёплый чай после прогулки по холодным улицам, весёлый смех и азартное, хоть и немного несмелое "Да! Давай!" в ответ на любое его "А давай?..", он понял, что Даша - просто какой-то уродец с её странной болезненной привязанностью, с зацикленностью на совершенно диких вещах, на нежелании чего-то домашнего и уютного. Он понял, что это всё может быть по-другому, именно так, как нравится ему. И так, как нравится ему, может нравится и женщине.
А он тогда не стал искать понимания, психанул. Может первые в своей сознательной жизни позволил себе психануть, расслабиться. Сейчас даже не мог понять - почему? Обиделся? Испугался чего-то? Чего?! А потому вытеснил из памяти, забыл...
Он теперь напрягал память, но не мог вспомнить, на кого училась та Таня, жгучая брюнетка с нежными руками? Откуда она была? Из этого ли Озёрного? Или, может, откуда-то из других краёв? Но и спросить толком у Лолы не мог, потому что тогда, в те несколько сказочно прекрасных дней, не интересовался ничем из прошлого, из её прошлого.
- Лол, а может, я погуляю где-то по городу, пока ты подружку навестишь? Вот вместе с Ромкой погуляю? А ты заглянешь в гости?
- Да ладно, Глеб, не нервничай, мы просто придём, поздороваемся, отдадим тортик...
- Нет, сядем и выпьем водки! По стопочке! За встречу! - прервал её Ромка. Рожа у него была строгая, но, если присмотреться, было понятно, что он немного переигрывает. Только вот присмотреться было некому: Лола пыталась лупить Ромку атласом, снова извлечённым из недр бардачка, а Глеб опять медитировал на заднем сиденье с самым что ни на есть отстранённым видом.
- Так, стоп! - строго приказал Ромка. И Лола неожиданно перестала драться, подчинившись его деловому тону. - Ты, Глеб, сориентируйся здесь. Мы где-то рядом, но я, сам видишь, не могу понять, где опять напутал, а мы с Лолкой пойдём за водкой сходим.
- За тортиком! - взвизгнула Лола и стала поспешно открывать дверцу, чтобы Ромка, уже открывший свою дверцу, не убежал без неё в ближайший гастроном и не купил какого-нибудь непотребства. - Глеб, надеюсь на твою интуицию и острый ум. Встречаемся тут, возле машины.
Глебу не хотелось никуда идти. Ну по разным причинам не хотелось. Ещё день на дворе, может никого не быть дома. Но люди могут быть заняты своими делами, а они тут, гости трижды не званые, вламываются к незнакомым почти и "Здравствуйте, я ваша тётя!"... Но была ещё одна причина, настоящая: а вдруг это та самая Таня?
Но Глеб не позволил себе трусить: проверил в кармане ли его мобильный, вылез из машины и захлопнул дверцу. Где-то тут должна быть улица Фучика. И он пошёл её искать.
У случайного прохожего спросил как пройти, и пришлось немного вернуться, а потом свернуть.
Впереди шла маленькая девочка, которая смешно разговаривала с мамой. И Глеб даже замедлил шаг, настолько она кого-то ему напоминала запрокинутой вверх головой, белыми локонами, в которые скручивались хвостики, смешно сложенные уточкой губы. Малышка говорила смешным детским говором, но смысл он улавливал.
- Мама, а когда папа плиедет?
- Не знаю, доченька, - мама тяжело вздохнула. - Теперь и не знаю даже.
- А ланьше плиезжал?
- Нет, он не знает, что у него есть такая замечательная дочка.
- А, ты ему хочешь подалок сделать? - с понимаем протянула кроха, и большие белые банты запрокинулись чуть не на затылок. И он вспомнил! Вспомнили и заулыбался - эта девочка была жутко, ну просто до боли, похожа на Лолку. Всё в ней было как в той маленькой Лолке, которую он так любил.