Эпилог
Танина бабушка махала с платформы, утирая слезу. Мама, Тамара Дмитриевна, слала Катюше воздушные поцелуи. И пока дочь была занята таким важным делом, как прощание с родственниками, Глеб расставлял вещи по полкам.
Ему не нравилось, что достались боковые полки у самого туалета, но что поделаешь? Брали билеты в последнюю минуту, да и вообще не планировали зимой ехать на родину к жене, но так уж получилось... Поэтому следовало с особым вниманием разобраться с багажом, чтобы всё нужное было под рукой, а то, без чего можно обойтись (огромный кукольный набор, подаренный соскучившейся за единственной внучкой бабушкой Томой, например), подальше.
Катюше нужно было поспать, и Глеб не стал откладывать - застелил сразу все три полки бельём: верхнюю и нижнюю в одном полукупе, и ещё одну нижнюю - в соседнем, достал влажные салфетки и еду. А когда перекусившую печеньем и молоком дочку, Таня стала укладывать спать, пошёл к проводнице за чаем. Принёс сам - поезд качало, не хотелось, что бы кипяток плеснул на ребёнка.
Дочка был счастьем, ценностью, чудом. Это Глеб понял в первое же мгновенье, как только увидел её. Но неполный год, что они прожили вместе, убедил - это не слепая родительская любовь или его истосковавшееся от одиночества и непонимания сердце. Катюша в самом деле была миролюбивой и покладистой девочкой, звонким ручейком с глазами-озёрами и добрым сердцем, ласковым и добрым котёнком, липнущем к нёму при любой возможности.
Как сказала в этот их приезд бабушка Тани, ни капли не удивлённая таким поведением правнучки: "Дети, рождённые от любви, сами есть любовь". Глеб ещё подумал, что бабуля у его жены - сама мудрость. Он почему-то к ней был невероятно расположен. Даже больше, чем к Тамаре Дмитриевне, Таниной маме. Она тоже была неплохим человеком, любила дочь и внучку, но вот бабушка... Бабушка была концентрированной мудростью, солью земли, и ему почему-то всё время хотелось поцеловать ей руку.
Наверное, именно в неё пошла Таня, спокойная, уравновешенная, здравомыслящая. И такая любящая, что порой у Глеба от этого кружилась голова и не верилось, что у него есть такое чудо - любящие жена. Она стала для него якорем, который крепко держал в житейском море. Не то, чтобы раньше его носило на бушующих волнах. Но теперь у него было ради кого жить, ради чего стремиться к большему. Таня и Катюша придали его жизни цель и направление. И всё чаще Глеб задумывался о ещё одном звонком голоске в их доме, но всё не решался поговорить с женой. Обжегшись на молоке, на воду дуешь, как говорится, и после обмана Нины на душе был шрам. Глеб понимал, что Таня другая, что с ней всё не так, но всё равно никак не мог решиться и предложить.
Катюша довольно быстро уснула, и Таня пересела к Глебу, улыбнувшись ему и погладив по руке. Он смотрел на неё и думал, как тоскливо без них жилось, и в душе становилось теплее. Они пили чай, неожиданно вкусный для поезда, и обсуждали дела.
- Жаль, Лола с Ромой не смогли приехать, - Таня умела есть так, что просыпался аппетит даже если живот был переполнен. И даже говорила во время еды, была настолько аккуратной, что ни единой крошки никогда не выпало изо рта. Глеб только восхищался такому умению и слушал жену, любуясь её тёплым взглядом. - Но ей стоит поберечься, раз Рома настаивает.
Глеб улыбнулся одними глазами:
- Он перестраховывается. Никогда не подумал бы, что окажется такой квочкой-наседкой.
Таня улыбнулась.
- Наверное, ты тогда хорошо приложил его, когда Лола завила, что останется здесь.
- Не думаю, - с сомнением прищурился Глеб. - Наверное, ему тоже не хватало той, кто наполнит его жизнь смыслом. А Лолке это удалось.
В тот памятный день, когда Глеб не дал Тане улизнуть, когда отвадил от неё грязноватого мужичка, претендовавшего на неё, Лолка тоже взбрыкнула. Вернее она сначала разревелась как девочка. Потом стала ругать Глеба. И всё это на глазах у маленькой Катюши, Тани, ехидного Ромки, слегка улыбающейся бабушки, ошарашенной матери Тани и её брата, подтянувшихся со двора в дом.
- Ты! Ты! - тыкала ему в плечо, хотя целилась в грудь рослая Лолка, и ревела в три ручья. - Ты молчал! Ты!.. А ещё брат! Я за тебя!... А он! Не сказал... Ыыыыы!
Ромка слез со своего стула, обнял её и отрывал от Глеба. Отвёл в сторону, прижал к себе и стал гладить по голове. Приговаривал как маленькой:
- Ну не плачь, не плачь. Хорошая, хорошая Лола! Поедем с тобой кататься на машине. У меня брат живёт под Ростовом, на рыбалку съездим.
Она обняла его и ревела в рубашку.
Два дня, которые потребовались Тане, чтобы собраться, она так и ходила надутая и обиженная. Съездила с Ромкой к его брату, купила билеты. Молчала.
Глеб, который настоял, чтобы Таня и Катюша ехали с ним, просто не успевал следить, что происходит с сестрой. Он боялся отпустить от себя своих девочек. И хоть внешне это было не очень заметно - ну подумаешь, таскается парень вместе с девушкой везде и всюду, но напряжение его не покидало.
И когда через два дня они стояли на вокзале, ожидая свой поезд, Лола сказала:
- Я, Глеб, тут останусь, - и прижавшись боком к Ромке, обняла его за талию. Ромка расплылся в довольной улыбке, крепко прижал девушку к себе и смачно поцеловал в губы. Она подалась навстречу и ответила на поцелуй. Глеб шокировано смотрел на них. Таня чуть отошла ему за спину и крепко держала Катюшу за руку. Подъезжающий поезд дал предупреждающий гудок, медленно и неотвратимо приближаясь к вокзалу.
У Глеба заходили желваки, и он снова пустил в ход кулаки. Ромка, правда, был более подготовленный и более рослый, поэтому по уху не получило, но скула вмиг заалела. Лолка выскочила вперёд, оттеснила Ромку и, став вплотную к брату, проговорила:
- Я его люблю, слышишь? Не лезь! У тебя своя жизнь, у меня - своя!
Глеб уже дрожал всем телом.
- Я за тебя отвечаю! Ты не можешь здесь остаться!
Люди, спешившие к остановившемуся поезду, толкали их живописную группу, но Глеб не обращал внимания - он не мог оставить сестру вот так просто.
- Лола, подожди, - Ромка потянул её назад, себе за спину и стал перед Глебом, потирая скулу. - Я не обижу твою сестру, Глеб. Ты можешь мне доверять.
- В том-то и дело, что не могу! Ты не пара Лолке! Ты посмотри на себя: чуть что и сразу глаза заливаешь, что ты за мужик?
Ромка вмиг стал серьёзным.
- На себя посмотри, - сказал он зло, - с бабами своими никак не разберёшься - то одна, то другая, то третья. А Лолка у меня одна! И я за неё любого порву. Понял? Даже тебя!
Лолока повисла на руках Ромки, решившего доказать свою решительность, и запричитала:
- Ромочка, не надо! Не надо!
Глеба держала за руки Таня, поняв, что друзья могут сцепиться прямо тут, на перроне. Лолка снова оттеснила Ромку и, размазывая по лицу косметику и слёзы, сказала:
- Не обижайся, Глеб, а я всё таки останусь. Мне хорошо здесь.
И обняла брата. Он зыркнул на Ромку, который продолжал волком смотреть на приятеля, через Лолкино плечо. И освободившись от рук сестры, сказал зло:
- Если хоть словом... Если хоть намёком!.. Хоть одна жалоба! Роман, я приеду. И я ноги тебе повыдёргиваю за сестру! Понял?!
- Да понял я, понял, - хоть и не дружелюбно, но примиряюще буркнул Ромка. - Давайте грузиться уже, а то поезд уедет.
все подхватили чемоданы и коробки и вмиг запихнули Глеба, Таню и маленькую Катюшу, перепуганную шумом вокзала и едва не случившейся дракой, в вагон. И когда поезд уже отъезжал, Лолка помахала брату, высунувшемуся в открытое окошко и погрозившему кулаком Ромке:
- Не переживай за меня, братик! Я не пропаду!