- Привет, мадмуазель, привет подруга, давно тебя не видела! – Женщина вынула изо рта сигарету в мундштуке, подошла к бабушке Дмитрия, и они обнялись и поцеловались.
- Ну как, не сдохла ещё? Ты же, всё-таки, как никак, старше меня на шесть лет, совсем рухлядь, можешь в любой момент… – со смехом продолжала подруга Евфросинии Ивановны приветствовать соседку, сразу же обнаруживая свой особенный стиль общения. - Всегда интересно и забавно слышать, когда встречаются две преклонного возраста дамы и одна из них, которой, скажем, за восемьдесят, спрашивает у другой, которой, предположим, семьдесят: «Ты с какого года? Ха, так ты ещё совсем молодая, я в твои годы на крыльях летала, как стрекоза!
- Жива, Стела Сергеевна, как видишь. - С улыбкой отвечала подруге бабушка Дмитрия, ничуть не смущаясь от такого прямолинейного приветствия и неожиданного начала дружеского разговора. - Коптим потихоньку небо, сижу на конкоре, вроде, пока помогает.
- А я подсела на кардикет, хорошее лекарство. Принимаю его, супостата, до еды, после еды и вместо еды, – женщина выдохнула дым и выбросила окурок сигареты.
Вся округа знала Стелу Сергеевну как человека ничуть не стеснявшегося в выражениях, и не многие из её знакомых могли рассчитывать на гуманное отношение с её стороны. Суждения Стелы Сергеевны обычно былм грубы и критичны, но Евфросиния Ивановна, давно знавшая и дружившая со Стелой Сергеевной, принимала женщину со свойственным ей добродушием, со временем привыкнув к жестокому цинизму, с которым та относилась к жизни.
- Ты слыхала, подруга, великую новость: Танька со Второй Тимирязевской улицы копыта отбросила.
- Это та, что вечно гусей пасла на улице?
- Да нет, это Верка. Сволочь, конечно, ещё та, но пока жива. А это Танька, помнишь, в одном и том же сарафане тридцать лет ходила, везде совала свой курносый нос и всюду лезла без мыла.
- А, помню… Когда она ко мне один раз зашла, Кузя, никогда не гавкавший, неожиданно залаял. Н-да, надо будет сходить на похороны.
- Ну, ты даёшь, подруга, я что, тебя на похороны пришла звать, на меня это похоже?! Вчера похоронили. Ты что хотела там быть? Я была уверена ты не захочешь… Я пришла тебе рассказать об этом безобразии… Если бы ты там была, тебя стошнило бы прямо в гроб.
- Что ты такое говоришь, Стела! – даже привыкшую к чёрному юмору подруги Евфросинию Ивановну передёрнуло.
- Я тебе правду говорю, поверь мне. И представь себе, она умерла позавчера. Помнишь, какой день был хороший, солнечный, а эта дура взяла и накрылась, и, как обычно, по своему обыкновению ни с кем, гадина, не посоветовалась. Назло мне, я уверена, чтоб меня Кондрат взял. Всю жизнь она кашляла, кряхтела, вытирала сопли, ходила по врачам, валялась по больницам, и в таких неимоверных страданиях дожила до семидесяти пяти лет. Я сперва, признаюсь тебе, не поверила. Она была готова быть даже покойницей, лишь бы быть в центре внимания. Но прихожу, ан нет, валяется в гробу, как бревно. И, скажу тебе, выглядела отлично, разве что немного старше, чем двадцать лет назад. Ещё тогда, насколько я помню, она всё говорила мне: «умираю, умираю!». Наконец-то она сдержала своё слово. И это единственное обещание, которое она выполнила!
Евфросиния Ивановна не раз слышала размышления Стелы Сергеевны о знакомых людях, но на этот раз ей стало не по себе от такого кощунства.
- И не смотри на меня таким взглядом, - продолжала критическая женщина, - ты не хуже меня знаешь, какой она была набитой дурой. Вот скажи мне, зачем она умерла? – Евфросиния Ивановна недоумённо пожала плечами.
- А всего более интересно знать, зачем она вообще жила? Какая у неё была на это причина? Я у неё и раньше об этом спрашивала. Ни детей, ни внуков, одни жаднющие племянники. А теперь уж бесполезно спрашивать. Молчит, бестия, ничего от неё уже не добьёшься. Я, так подозреваю, что не было у неё никакой причины, и не было никакой цели. Просто жила себе и жила. А злости-то сколько в ней было. Я по сравнению с ней - ангел, ну ты же меня знаешь… И нет, чтобы спокойно, без шума, закопали и всё. Так её подружки, притворщицы, всякая там рухлядь столетняя, начали рыдать, орать и брызгать слюной, как будто наверняка знали, что та отправляется прямиком в ад. Я чуть сама не сдохла на этих похоронах. От смеха… Так мне тошно стало, что когда начали говорить последние прощальные речи, я тоже решила поучаствовать, не выдержала. Ты знаешь, я не любительница говорить речи, особенно после похорон Бабыкиной, - тогда дочь покойной, услыхав прощальные слова Стелы Сергеевны, упала в обморок, и приехавшая «Скорая помощь» долго приводила её в себя.