— Это неправда,— кажется, твердил я.— Нет ни Бога, ни дьявола. Это неправда!
Он не отвечал. Я вновь перевернулся и сел, вытирая лицо рукавом. Носового платка не было, ведь я отдал его Доре. Я почувствовал слабый запах, исходящий от моей одежды, от груди, к которой девушка прижималась, сладостный аромат ее крови. Мне не следовало оставлять Дору в таком отчаянии. Господи, я обязан был позаботиться о ее покое, о ее душевном равновесии! Черт побери!
Я взглянул на Мемноха.
Он сидел все на том же месте,' положив руку на спинку кресла Луи, и молча наблюдал за мной.
—Ты не собираешься оставить меня в покое, правда? — со вздохом спросил я.
Мой вопрос, казалось, захватил его врасплох. Он рассмеялся, и лицо его при этом выражало скорее дружелюбие, чем полное равнодушие.
— Конечно нет,— негромко произнес он, словно не желая вновь довести меня до срывам— Послушай, Лестат, я много столетий искал кого-нибудь вроде тебя. Я много веков ждал именно тебя! Нет, боюсь, я не намерен оставлять тебя в покое. Но я не хочу, чтобы ты страдал и мучился. Как мне успокоить тебя? Быть может, я должен совершить какое-либо маленькое чудо? Или подарить тебе что-нибудь? Что сделать, дабы мы могли продвинуться дальше?
— А куда и каким образом мы, черт возьми, можем продвинуться?
— Я тебе все объясню,— Он широко развел руки и слегка пожал плечами.— И тогда ты поймешь, почему я должен выиграть.
— Суть в том... в том, что я могу отказаться от сотрудничества с тобой, не так ли?
— Вот именно! Никто не в состоянии помочь мне, если будет действовать не по собственной воле. А я устал. Я утомлен этой работой. И нуждаюсь в помощи. Когда твоему другу Дэвиду случайно довелось стать свидетелем нашего явления, эту часть разговора он понял совершенно правильно.
— А ваше явление Дэвиду действительно было случайным? Дэвид не должен был видеть тебя и Бога вместе?
— Мне трудно сейчас что-либо тебе объяснить. Практически это невозможно.
— Сделав Дэвида одним из нас, я что, расстроил какие-то твои планы?
— И да, и нет. Суть в том, что Дэвид верно уловил смысл нашей беседы. Моя задача трудна, и я очень устал! Что же касается некоторых других предположений Дэвида, связанных с тем видением...— Он покачал головой.— В общем, ты именно тот, кто мне сейчас нужен, и крайне важно, чтобы ты, прежде чем принять окончательное решение, увидел все собственными глазами.
— Значит, хуже меня на свете не существует? — дрожащими губами прошептал я, чувствуя, что вот-вот разрыдаюсь снова.— Несмотря на все проступки смертных, на те ужасные злодеяния, которые люди обрушивают друг на друга, несмотря на немыслимые страдания женщин и детей всего мира по вине представителей рода человеческого, самым плохим созданием на земле ты считаешь меня? Я тебе нужен! А Дэвид оказался слишком хорошим — так? Вопреки твоим ожиданиям, он не превратился в законченного негодяя? Ты это хочешь сказать?
— Нет, конечно же ты не самый плохой,— утешил он меня и тут же добавил со вздохом: — В этом-то все и дело.
Постепенно я начал яснее видеть все больше и больше деталей его внешнего облика. И не потому, что они стали более отчетливыми, как это было во время моего разговора с призраком Роджера, а просто потому, что сам я постепенно успокаивался. Волосы его были темно-пепельного цвета, мягкие и вьющиеся. А брови — вовсе не черные, как мне показалось вначале, а того же оттенка, что и волосы,— имели красивый изгиб, придавая лицу выражение, напрочь лишенное тщеславия или высокомерия. И, естественно, он не производил впечатления существа недалекого и тем более глупого. Одет он был очень непритязательно. Сомневаюсь, что это вообще можно было назвать настоящей одеждой. Да, вещи казались вполне материальными, однако на пальто отсутствовали пуговицы, а покрой рубашки поражал своей простотой.
— Понимаешь,— продолжал он,— ты всегда умел мыслить здраво. А это именно то, что необходимо в первую очередь, то, что я искал прежде всего: здравомыслие, интеллект, целеустремленность и увлеченность. Бог свидетель, я не мог упустить такого, как ты! К тому же ты как будто сам манил меня к себе.
— Никогда!
— Да ладно тебе. Вспомни, сколько раз ты открыто бросал вызов дьяволу.
— Это были всего лишь стихи... точнее, слабые вирши.
— Неправда. А вспомни, что ты вытворял. Ты пробудил древнейшее существо, Акашу, и едва не отдал в ее власть судьбы человечества.— Он коротко рассмеялся.— Как будто на земле мало чудовищ, созданных эволюцией. А твоя авантюра с Похитителем Тел! Подумать только! Перевоплотиться, обрести такой шанс — и отказаться от него ради того, чтобы вновь стать тем, кем был прежде! Тебе известно, что твоя Гретхен стала в джунглях святой?
— Да. Читал об этом в газетах.
Гретхен! Моя монахиня, моя любовь в тот короткий период, когда я вновь стал смертным... С той самой ночи, когда она убежала от меня в часовню миссии и рухнула на колени перед распятием, Гретхен не произнесла ни слова. Она молилась денно и нощно, почти полностью отказалась от пищи, а по пятницам в маленькое, затерянное в джунглях поселение стекались толпы людей. Дабы собственными глазами увидеть стигматы на ее ладонях и стопах, паломники преодолевали многие мили, продирались сквозь непроходимые заросли; некоторые прилетали даже из Каракаса и Буэнос-Айреса. Таков был конец Гретхен.
«А что, если она действительно пребывает возле Христа?» — неожиданно пришла мне в голову мысль.
— Неправда все это,— холодно произнес я.— Гретхен лишилась рассудка и практически не выходит из истерического состояния, и виноват в этом я. А мир получил еще одного мистика, создание, приобщенное к религиозным таинствам, которое, подобно Христу, истекает кровью. Таких, наверное, уже тысячи.
— Не мне об этом судить,— сказал Мемнох.— А если вернуться к теме нашего с тобой разговора, то я хотел сказать, что
ты совершил все, что только можно было вообразить,— за исключением прямого призыва. Ты бросил вызов всем властям и прошел все испытания. Ты дважды хоронил себя заживо и даже попытался взлететь к самому солнцу в надежде, что оно испепелит тебя. Единственное, что осталось, это призвать меня напрямую. Разве не так? Всем своим поведением ты словно вопрошал: «Мемнох, скажи, что еще я могу сделать?»
— И ты рассказал об этом Богу? — Тон мой оставался холодным, ибо я не желал быть вовлеченным в его игры и старался подавить собственное любопытство и возбуждение.
— Конечно.
От удивления я не нашелся что сказать.
В голову не приходило ни единой удачной мысли — мелькали только обрывки каких-то заумных теологических идей, провокационные вопросы типа: «А почему Бог сам этого не знал?» — и тому подобная ерунда.
Мне нужно было подумать, сконцентрироваться и понять, что говорит моя собственная интуиция.
— Ты вроде Декарта...— сказал он.— Или Канта...
— Не смей смешивать меня в одну кучу с кем-либо! — перебил я.— Я — Вампир Лестат, единственный и неповторимый в своем роде.
— Нашел кому говорить об этом!
— Много ли нас сейчас на земле — вампиров? Я не беру в расчет других бессмертных, всяких чудовищ, злых духов и тому подобных существ вроде тебя. Речь исключительно о вампирах. Их, пожалуй, и сотни не наберется. И ни один из них не сравнится со мной, Лестатом!
— Согласен целиком и полностью. Ты мне нужен. Я нуждаюсь в таком помощнике.
— И тебя не смущает, что я не испытываю к тебе никакого уважения, что совершенно не верю в тебя и, несмотря на все произошедшее, не боюсь? Тебя не волнует, что вот сейчас, здесь, в моем доме, я попросту смеюсь над тобой? Не думаю, что Сатана стал бы терпеть подобное. Я бы не потерпел. А ведь тебе известно, что я сравнивал себя с тобой. Люцифер! Сын утра! Своим хулителям и судьям я заявлял, что перед ними сам дьявол или что, доведись мне встретиться с самим Сатаной, я разобью его наголову и обращу в бегство.