Бессмертная вам помощь тем нужней.
Итак, по чистой совести сражайтесь
И помните: вы на глазах богов!
Я ухожу, молитесь: я победы
Равно желаю каждому из вас.
Пиритой
Достойнейший почтён да будет небом!
Тезей, Ипполита и свита удаляются.
Паламон
Часы бегут и бег их не прервётся,
Пока один из нас не будет мёртв.
Одно скажу тебе, Аркит: когда бы
Во мне нашлось хоть что-нибудь, что стало б
Сопротивляться исполненью дела,
Которое я должен совершить,
Будь это глаз, восставший против глаза,
Или рука, другой моей руке
Помочь не пожелавшая, – их мигом
Я уничтожил бы. И если я
Часть самого себя убить способен,
Пойми, что должен сделать я с тобой!
Аркит
Что до меня, – я приложу все силы,
Чтоб позабыть об имени твоём,
О нашей дружбе, нашей кровной связи,
Вообразив тебя враждебной силой,
Которую я должен поразить.
Итак, свои мы паруса распустим,
Куда ж корабль примчится, – пусть решают
Небесные вершители судеб.
Паламон
Слова твои прекрасны. Пред разлукой
Позволь же мне обнять тебя, кузен.
В последний раз тебя я обнимаю.
Аркит
Прости, кузен!
Паламон
Прости в последний раз.
Они обнимаются; Паламон и его рыцари уходят.
Аркит
Вы, родственные рыцари, вы жертвы
Любви моей, влюблённые и сами,
Вы, Марса слуги верные, чей дух
Избавил вас от чувства страха, даже
От мысли о возможности робеть,
Приблизьтесь вы со мною вместе к богу,
Которому привыкли мы служить!
Попросим, чтобы в битве предстоящей
Он дал нам сердце львов, отвагу тигров
И быстроту великую, чтоб мы
Не медлили, улиткам уподобясь.
Вы знаете, что приз мой в этой битве
Извлечь я должен из потоков крови;
Вы знаете, что мы должны свершить
Великий подвиг мужества и силы,
Чтоб мне добыть венок победы славной,
В который мне красавица воткнёт
Цветов царицу, и должны мы будем
Все поле битвы кровью окропить.
Прошу вас поддержать меня! Теперь же
С молитвой жаркой к Марсу припадем.
(Они подходят к алтарю Марса, падают пред ним ниц, а потом становятся на колени.)
О ты, великий, грозный бог, чья сила
Зелёный цвет Нептуна превращает
В багровый;* ты, которого кометы
Страшатся; ты, который на полях
Опустошённых оставляешь груды
Непогребённых мёртвых черепов,
Сдуваешь яства со стола Цереры,
Рукою, в сталь закованной, срываешь
Вершины башен из-под облаков,
Из камня твёрдый пояс созидаешь
Вкруг городов и разрушаешь вновь,
О, помоги мне, твоему питомцу,
Наперсника грозы твоей наставь,
Дай силу мне и ловкость, чтобы гордо
Своё я поднял знамя в честь твою
И стал героем дня. О Марс великий!
Тебя молю я знаменье послать,
Угодна ли тебе моя молитва!
(Они снова простираются ниц. Слышится стук оружия, затем короткий гром, как бы от шума битвы. Они встают и кланяются алтарю.)
О ты, великий мощный исправитель
Седых времён работы вековой,
Решитель чести имени и сана,
Покрытых пылью славною веков;
О ты, который кровью исцеляешь
Болезнь земли и охраняешь мир
От лишнего избытка населенья,
Позволь же мне считать благоприятным
То знаменье, которое ты дал,
И действовать с отвагою во имя
Твоё, великий! Рыцари, пойдём.
Уходят.
Входят Паламон и его рыцари.
Паламон
Должны теперь зажечься наши звёзды
Сияньем новым, или же навеки
Они погаснут. Наш девиз – любовь,
И если тот девиз любви богине
Угоден, – нам победу даст она.
Итак, соедините ж ваши души
С моею; дело сердца моего
Пусть будет также личным делом чести
Для ваших чистых, доблестных сердец!
Венере весь наш подвиг посвящая,
О помощи помолимся мы ей.
(Они подходят к алтарю Венеры, простираются перед ним и затем становятся на колени.)
Приветствую тебя, богиня тайн!
Ты можешь нежной силою своею
Тирана злого ярость укротить,
Как девушку, его заставив плакать;
Единым взглядом ты заставить можешь
Умолкнуть Марса грозный барабан,
Шум битвы в сладкий шепот превращая.
Калека жалкий силою твоей
Способен вдохновиться: вместо флейты
Сыграет он на костыле своём
Любовной неги сладостную песню
И пред очами Феба исцелится.
Захочешь ты – и, покорясь тебе,
Король вассалом подданного станет;
Закоренелый холостяк, чья юность
Перескочила чрез твои огни,
Как прыгают весёлые ребята
Чрез праздничный костёр, – попавшись в сети
Твои, поёт, назло охрипшей глотке,
Любовные романсы. Что тебе,
Богиня, недоступно? Даже Феба
Ты согреваешь жарче, чем он сам
Лучами греет; смертного он сына
Сожёг, а твой огонь сжигает бога!
Холодная Охотница сама,*
Как говорят, была готова бросить
Свой лук для вздохов сладостной любви.
Молю тебя, как воин твой усердный:
Ко мне, богиня, милостива будь!
Всегда готов носить твоё я иго
Беспрекословно, как венец из роз,
Хоть тяжелей оно, чем груз свинцовый,
И сердце жжет больней крапивы злой.
Всегда я верен был твоим законам,
Священных тайн твоих не раскрывал,
Да и не знал; но если б все их знал я,
То и тогда я не открыл бы их.
Я жён чужих не увлекал любовью,
Нескромных книг читать я не любил;
На пиршествах я гнусными речами
Не увлекал красавиц, но краснел,
Когда другие гнусно поступали.
Развратников сурово я бранил,
Им говоря: «Ужели позабыли
Вы мать свою?» А сам, имея мать,
Как женщину, её не оскорблял я,
Уверенный, что женщину обидеть
Простительно лишь женщине. И вот
Рассказывал я им, что знал однажды
Я старика восьмидесяти лет,
Который на четырнадцатилетней
Красавице женился: ты, богиня,
Огонь любви вселила в этот прах!
То был калека старый, кривоногий;
От ревматизма пальцы все в узлах;
Глаза его, из впадин вылезая,
Готовились как будто выпасть; жизнь
Была ему, казалось, лишь мученьем.
И что же? Несчастный этот полутруп
Имел ребёнка от жены прекрасной!
Ребёнок был его: она сама
Мне в том клялась, – и кто б ей не поверил?
Ну, словом, я для гнусных болтунов,
Всегда грешить готовых, – не товарищ;
От хвастунов, ещё не согрешивших,
С презрением отворачиваюсь я;
За тех, кто согрешил бы, но не встретил
Возможности, – я радуюсь; того,
Кто повествует о делах бесстыдных,
Свершенных тайно, – также и того,
Кто дерзко все притоны называет,
Я ненавижу. Я клянусь, что нет