— Черт возьми! — воскликнул тот. — Конечно, берусь. Я не думал отделаться так дешево.
— Он дает вам слово дворянина, — сказал Гонди.
Маршал поднял руку в знак обещания.
— Да здравствует коадъютор! — закричала толпа. Некоторые закричали даже: «Да здравствует маршал!» — но единодушное всего звучало: «Долой Мазарини!»
Толпа расступилась и открыла проход на улицу Сент-Оноре. Баррикада разомкнулась, и маршал с остатками своего отряда отступил, предшествуемый Фрике и его товарищами, из которых одни подражали барабанному бою, а другие — звукам труб.
Шествие было почти триумфальное. Но как только отряд прошел, баррикада снова сомкнулась. Маршал с ума сходил от бессильной ярости.
Тем временем Мазарини, как мы уже сказали, сидел у себя в кабинете и приводил в порядок свои дела. Он велел позвать д’Артаньяна, хотя мало надеялся, что тому удалось проникнуть во дворец, ибо он не был дежурным.
Но через десять минут лейтенант мушкетеров появился на пороге кабинета в сопровождении неизменного Портоса.
— Входите, входите, д’Артаньян! — воскликнул кардинал. — Очень рад вас видеть, так же как и вашего друга. Что происходит в этом проклятом Париже?
— Ничего хорошего, монсеньер, — отвечал д’Артаньян, качая головой. — Город охвачен восстанием. Когда мы с господином дю Валлоном только что переходили через улицу Монторгейль, то, несмотря на мой мундир, а может быть, именно из-за него, нас хотели заставить кричать: «Да здравствует Брусель!» — и еще кое-что… Сказать ли вам, монсеньер?
— Говорите, говорите.
— «Долой Мазарини!» Представьте себе, какая дерзость!
Мазарини улыбнулся, однако сильно побледнел.
— И вы закричали? — спросил он.
— О нет, — сказал д’Артаньян, — у меня совсем пропал голос, а у господина дю Валлона объявилась сильнейшая хрипота. Тогда, монсеньер…
— Что тогда? — спросил Мазарини.
— Взгляните только на мою шляпу и плащ.
Д’Артаньян указал на четыре дыры от пуль в плаще в две в шляпе. Что касается одежды Портоса, то у него весь бок был разорван ударом алебарды, а перо на шляпе было срезано пистолетной пулей.
— Diavolo! — воскликнул Мазарини, с наивным изумлением глядя на двух друзей. — Я бы закричал.
В эту минуту шум и гам послышались совсем близко.
Мазарини отер пот со лба и посмотрел вокруг. Ему очень хотелось подойти к окну, но он не решался.
— Посмотрите, д’Артаньян, что там происходит, — попросил он.
Д’Артаньян беспечно подошел к окну и взглянул наружу.
— Ого! — произнес он. — Что это значит? Маршал де Ла Мельере возвращается без шляпы. У Фонтраля рука на перевязи, несколько солдат ранено, лошади в крови. Однако… Что это делают караульные? Они прицеливаются и сейчас дадут залп!
— Им дан приказ стрелять в толпу, если она приблизится к Пале-Роялю.
— Если они выстрелят, все погибло! — воскликнул д’Артаньян.
— А решетки?
— Решетки! Они не продержатся и пяти минут. Их сорвут, изломают, исковеркают. Не стреляйте, черт возьми! — крикнул д’Артаньян, быстро распахивая окно.
Но было уже поздно: д’Артаньяна за шумом не услышали. Раздалось три-четыре мушкетных выстрела, и поднялась перестрелка. Слышно было, как пули щелкали о стены дворца. Одна просвистела мимо д’Артаньяна и разбила зеркало, у которого Портос в эту минуту любовался собой.
— О! О! — воскликнул кардинал. — Венецианское зеркало!
— Ах, монсеньер, — сказал на это д’Артаньян, спокойно закрывая окно, — не плачьте, пока еще не стоит, вот через час во всем дворце не останется, надо думать, ни одного зеркала, ни венецианского, ни парижского.
— Что же делать, как вы думаете?
— Да возвратить им Бруселя, раз они его требуют. На что он вам, в самом деле? Какой прок от парламентского советника?
— А вы как полагаете, господин дю Валлон? Что бы вы сделали?
— Я бы вернул Бруселя.
— Пойдемте, господа, я поговорю об этом с королевой.
В конце коридора он остановился.
— Я могу на вас рассчитывать, не правда ли, господа?
— Мы не меняем хозяев, — сказал д’Артаньян. — Мы у вас на службе: приказывайте, мы повинуемся.
— Подождите меня здесь, — сказал Мазарини и, обойдя кругом, вошел в гостиную через другую дверь.
ГЛАВА 4
Бунт переходит в восстание
Кабинет, куда вошли д’Артаньян и Портос, отделялся от гостиной королевы только портьерой, через которую можно было слышать то, что рядом говорилось, а щелка между двумя половинками портьеры, как ни была она узка, позволяла видеть все, что там происходило.