Воздух словно сгустился. В отражённых в зеркале углах комнаты заворочался серый мрак. Он переползал неясными тенями, прячась от взгляда. Невесомо обнимал хрупкие плечи девушки, что уже подумывала включить свет. Но под руки попалась ещё одна любимая вещь, и Вика решила ещё немного покрасоваться в таинственном полумраке. Для прохладных дней была припасена, буквально выклянченная у мамы на рынке, бесформенная толстовка – чёрный мешок, бессовестно скрывающий отличную фигуру. Вика даже накинула её на плечи, и тёмное отражение силуэта тут же слилось с окружающей чернотой. Остались лишь знакомые очертания.
Очертания тела, которые всё больше начинали нравиться. У Вики наступала та пора взросления и изменения тела, когда подростковая худощавость и вытянутость уходила, оставляя о себе на память тонкие запястья и щиколотки, острые плечики, почти мальчишеские узкие коленки. Всё ярче вырисовывалась линия талии. А то, что верх от прошлогоднего купальника стал слишком мал, смутило и, в то же время, порадовало Вику, но слегка озадачило маму непредвиденными тратами времени и денег перед самым отъездом.
Но кофта просто замечательно всё это скрывала. И если вдруг захочется стать невидимкой, то лучше её не найти.
– Обедать! – донеслось из кухни.
– Пойду позову ребят, – негромко добавила мама.
Вика только убрала в шкаф стопку футболок, как изо всех окон в комнату хлынул электрический, фиолетово-голубой свет. На доли секунды начертил на полу узоры тюлевых занавесок. Отпечатал оконные перекладины и даже тонкие паутинки в укромных углах.
Дом словно перетряхнуло по брёвнышку. Подпрыгнул пол и потолок, посыпалась пыль. Зашуршала под обоями труха. Старинный радиоприёмник на стене щёлкнул и затих. Оглушающий треск поглотил все звуки. От волны тяжёлого гула заложило уши.
Перепуганная, оглохшая и почти ослеплённая Вика рухнула на колени. Прижала ледяные ладони к щекам. По старым проводам побежали маленькие, сиреневые молнии. Словно шустрые ящерки, пропадая и появляясь снова, они с треском спустились к ближайшей розетке. Внутри что-то вспыхнуло и в нос ударил запах сожжённых проводов. С хлопком взорвалась лампочка в старом абажуре и на плечи посыпались тонкие стеклянные осколки.
С тот же момент погас свет на кухне, и дверь распахнулась. Отец метнулся через всю комнату к счётчику и резко повернул тумблер. На пороге стоял перепуганный не на шутку брат и беззвучно открывал рот. За его спиной мама и бабушка размахивали руками и тоже без конца открывали рты.
Через несколько минут Вика уже сидела на кухне. Не сводила глаз с яркого огонька свечки, зажжённой бабушкой, грела руки о чашку с крепким чаем и потихоньку начинала слышать.
В дом ударила молния.
В дом ударила молния! Вот что обсуждали за столом. И поскольку притянула разряд антенна, от которой за зиму отвалился провод-громоотвод, Вике досталось больше всех, ведь она была в комнате, где стоял и счётчик, и телевизор. Даже радио – и то сгорело. Папа и Валерка были во дворе и только грохот услышали, ну и тряхнуло слегка. А на кухне просто погас свет, все провода и лампочки остались целы. Но в комнате молния натворила много бед. Проводка сгорела, оставив чёрное граффити по периметру стен, телевизор и радио вышли из строя.
– Господи святы, – тихо причитала бабушка, – как не загорелись только?
Пока семья обедала, не чувствуя вкуса ни салата, ни супа, заходили взволнованные соседи, сетовали на отключение электричества, утешались, что обошлось без пожара. Дядя Коля обещал зайти вечерком – помочь отцу починить телевизор.
Валька допивал молоко, не без недовольного пыхтения и стонов, а Вика пыталась взять себя в руки. У девушки была причина бояться грозы. Причина родом из детства. Особенно, если гроза приходила с восточной стороны.
На улице быстро светлело. Дождь так и не решился пролиться над этой деревней, уплыл вместе с глухо погромыхивающей тучей на юго-запад. Из-под её белесого языка выглянуло смущённое и растерянное солнце. Стоило первым лучам коснуться вершин берёз и могучих лип, как воздух заполнился звенящим щебетом, жужжанием, писком и треском. Виртуозными полётами стрижей и гортанными, далёкими выкриками лесных воронов.
– Мам, ты же знаешь, я люблю грозу, только без взаимности, – вздыхала Вика, сидя посреди разложенной на диване одежды. В комнату заглядывало медовое солнце. От лёгкого ветра, залетающего в раскрытое окно, тюлевая занавеска ласкала бахромой краешек стула. Отец осторожно снимал со стены сгоревшие провода.