— Я об этом не слышал, — подлил масла в огонь Заимов.
— Все очень просто, — пояснил старик. — Мы экономически были тесно связаны с Австрией. Теперь Австрии нет. Это немецкая провинция. Австрийские капиталы стали немецкими, значит, добро пожаловать к нам, гости из Берлина. И те не заставили себя ждать. Что я должен говорить об этом людям в своем городе, которые мне верили. Что? — Старик снова распалился, но его рассказ оборвался внезапно — в купе открылась дверь, и в ее проеме возникли два жандарма.
— Здесь не проходила женщина в синем пальто? — спросил один из них, цепким взглядом ощупывая купе. В это время другой жандарм, став на нижнее сиденье, заглянул в багажный отсек под потолком.
— Никто здесь не проходил, — сердито ответил старик.
Жандармы ушли.
— Ну вот, типичная немецкая картинка. Как вам это понравится! — воскликнул старик.
Поезд приближался к Белграду.
— Конечно, мир переживает трудное время, — сказал Заимов. — Но правильно ли в это время бежать от своего народа?
Уже занимаясь своими чемоданами, старик повернулся к Заимову:
— Бежать. И только бежать...
Потом, в пути, Заимов, вспоминая этот разговор, думал, что все-таки этот старик человек честный. И он враг фашизма. Но он не хочет разделять позор и грязь большой политики и теперь бежит, потому что он к этой политике был причастен и ему стыдно глядеть в глаза людям...
Венгрия производила впечатление страны благополучной и даже веселой. В Будапеште в вагон ввалилась шумная компания молодежи. Они беспрерывно хохотали, пели песни. В коридоре Заимов поговорил с одним из них — красивым пареньком, лет восемнадцати. Оказалось, что все они едут осваивать венгерские земли, отобранные у словаков.
— Венгрия становится великой страной! — воскликнул паренек, и глаза его восторженно заблестели. — Все наше будет, наше!
Заимов думал: «Да-да, именно этого и ждут нацисты — чтобы у обманутых ими людей блестели глаза оттого, что им сунули кусок чужой земли...»
Вокзал в Братиславе был забит венгерской солдатней. Играл духовой оркестр. Заимов спросил по-немецки проводника вагона:
— Что происходит? — Но тот даже не обернулся, словно не слышал. «Наверное, он словак», — решил Заимов и повторил вопрос по-русски. Теперь проводник глянул на него удивленно и ответил с усмешкой по-украински:
— Как что? Мадьяры празднуют победу.
А когда поезд тронулся, проводник зашел в купе к Заимову, прикрыл дверь, сел напротив него и спросил:
— Вы говорите по-русски?
— Я болгарин, — поспешил ответить Заимов.
Проводник встал, снова открыл дверь в коридор, посмотрел в обе стороны вагона, опять закрыл дверь и сел.
— Нас продали с молотка, — сказал он тихо. — Было государство, была республика. Теперь не поймешь что. Даже глава государства сбежал.
— Раз нет государства, что ему тут делать? — осторожно сказал Заимов.
Проводник покачал головой.
— Умные люди говорят, что он сам надел петлю на горло нашей республики.
— Зачем ему это было надо? — наивно не поверил Заимов.
— Испугался своих левых.
— С чего бы ему пугаться? — продолжал играть в наивность Заимов.
Проводник с сожалением посмотрел на него, вздохнул, посидел еще молча немного и ушел.
«Народ все прекрасно понимает...» — думал Заимов, смотря в окно, за которым проплывали мертвые зимние поля и не было видно ни одной живой души, будто действительно государство умерло...
Заимов имел адрес в Праге, где его должны были ждать.
Чехословацкая столица выглядела совсем не так, как три года назад. Казалось, будто город был в трауре. Люди шли с поникшими головами, точно боялись или не хотели видеть свисавшие со зданий флаги со свастикой, мчавшиеся по улицам немецкие машины и даже друг друга.
«Неужели это ждет и нас?» — тревожно думал Заимов...
Нужный ему дом оказался на узкой тихой улочке старого города. Дома здесь жались друг к другу. Их толстые каменные стены с облупившейся штукатуркой и маленькими окнами делали их похожими на древние крепостные постройки. Уже наступили ранние зимние сумерки, но ни одно окно не светилось. Прохожих здесь не было, впрочем, сейчас это было к лучшему...
Заимов остановился возле узкого, как башня, дома, на котором был названный ему номер. Дверей не было, только низкая калитка в окованных железом воротах, встроенных в дом.