Г е н е р а л З а и м о в. Я считаю этот вопрос человеческим, господин председатель, и поэтому отвечу вам вполне по-человечески, хотя и не буду понят. Одним словом, господа судьи, я считаю, что главным виновником моего отречения от привилегированной генеральской среды было влияние солдат, простых солдат из окопов. С ними я был на обеих войнах, с их сыновьями я любил разговаривать до последнего дня своей военной службы Они, солдаты, мне как-то более по душе, чем высшая среда. Они, простые солдаты, как мы их называем, яснее видят добро и зло. Вы слушали речи осужденных, а я слушал речи солдат. Вам надоели речи подсудимых, так как вы всегда были на диаметрально противоположных позициях. Я был с солдатами в окопах, на войне, при равной вероятности погибнуть. Поэтому солдатские речи мне не надоели. В окопе и в бою командир не судья, который обвиняет и выносит приговор, а подсудимый перед лицом солдат, если он идет против них, и приговор или оправдание зависят от того, куда он их ведет — к победе или на бесполезную смерть.
П р е д с е д а т е л ь М л а д е н о в. И такие речи я слушал.
Г е н е р а л З а и м о в. Тогда послушайте еще одну, прежде чем вынести еще один приговор. В боях я вел простых солдат к победе. Я сомневаюсь, пало ли в сражениях обеих войн столько моих солдат, сколько пало от ваших приговоров. А сколько их пало от голода, от болезней и от ран, от безработицы, от отчаяния, на которые обречены герои-фронтовики после войны? Многие солдаты спрашивали меня: «Кто грабит нашу храбрость? Кто издевается над нашими страданиями? Кто бросил нас в войны, кончающиеся катастрофами?» Они спрашивали, а я молчал, потому что у меня не было смелости сказать им правду. Сейчас перед вами я могу сознаться, что именно эта проявленная мною трусость была оценена верховным военным начальством. Вы спрашиваете, какая безумная амбиция заставила меня отречься от среды, к которой я мог бы принадлежать и в этот момент, вместо того чтобы находиться в арестантской одежде на скамье подсудимых? Отвечаю вам: никакая другая амбиция, кроме честного желания сохранить верность простым солдатам, которые после героических подвигов в боях не получили никакого признания. Суд требует от меня вести себя так, чтобы заслужить хотя бы легкую смерть. Для меня было бы позором, пережив две национальные катастрофы, не спросить: почему снова толкаете нас на гибельную для Болгарии войну? Я был бы подлым трусом, если бы не сказал вам, что верить в поражение Советского Союза — безумие. Я верю и готов умереть за эту веру, что Советский Союз непобедим! У меня есть основания верить в это, потому что вот Советский Союз существует и побеждает армии, которые вооружены самым современным оружием, выпускаемым заводами всего мира. Меня обвиняют в предательстве. Где в моих признаниях, вырванных полицией, содержится малейшее доказательство того, что я предал Болгарию? Одно то обстоятельство, что в здании болгарской безопасности меня истязали люди немецкого гестапо, не знающие болгарский язык, является самым очевидным доказательством, что Болгария оккупирована, порабощена, что у нее нет даже своей госбезопасности. Согласно обвинительному акту, на основании которого вы судите меня, у меня нет никакого преступления перед болгарской государственной властью, я не нарушил никакого закона нашей страны. Правительство еще не создало закон, карающий граждан, не одобряющих внешнюю политику и высказывающих свою точку зрения на исход войны.
Я виновен только в отношении оккупантов Болгарии и тех, кто облегчил эту оккупацию. Тогда пусть меня судит гитлеровский суд. Здесь, в этом болгарском зале заседаний суда, присутствуют гитлеровские представители, поставившие под наблюдение болгарский военный суд. В качестве подсудимого я возмущен и протестую против этого унизительного состояния, в которое поставлены вы, судьи, одетые в форму болгарских офицеров.
П р о к у р о р Н и к о л о в. Господа судьи, после этих признаний подсудимого мне остается добавить немногое.
Г е н е р а л З а и м о в. Процесс против меня и моих товарищей только один из многих процессов, которые начались после вторжения немецких войск в Болгарию. Кто вдохнул силу и смелость в сердца тех народных сынов, которыми полны тюрьмы и концлагеря, которых вешают и расстреливают на улице без суда? Это вера в победу Советского Союза. Другой веры не осталось. После тридцатипятилетней службы царю и родине и мне не осталось верить ни во что иное. Не жалею, что из-за этой своей веры я предстал перед судом. Народы осудят и заклеймят своим проклятьем предателей и воздвигнут памятник любви и признательности павшим за свободу родины. Вечный и нерушимый памятник воздвигнет и наш народ советским воинам-освободителям.