У нее была бледная кожа; тени под глазами. Волосы темные, ресницы тоже – цвет глаз он не разглядел и не пытался. Рану промыл профессионально, принялся вгонять в кожу иглу, стягивать края. Почти дошел до середины, когда веки Флоры дрогнули, – Ройс ощутил раздражение. Если сейчас дернется, начнет сопротивляться, заорет…
Но она – он удивился за этот день во второй раз ‒ не издала ни звука. Придя в сознание, коротко посмотрела вниз, увидела в его руках иглу, нить, судорожно сглотнула. А после добела прикусила нижнюю губу. Все в полной тишине.
Он делал стежок за стежком: будет не очень красиво, но надежно.
Иногда чувствовал на своем лице чужой взгляд, один раз не удержался, посмотрел ей в лицо и зацепился за ее глаза. Зеленые, оказывается, полные вселенской печали. И еще какой-то странной отстраненной безнадеги.
Что-то царапнуло, пошевелилось изнутри, царапнуло в ту дверь, откуда давно не доносилось ни звука, и он напомнил себе про Мириам. Желание думать за других испарилось быстрее, чем успело сформироваться. Привычно накатило глухое безразличие.
Девка держалась, терпела боль, сколько могла – он мог бы ей дать медаль за выдержку: когда тебя штопают наживую, это не просто неприятно ‒ это ад, ‒ после вновь соскользнула в беспамятство.
Так даже лучше.
Потому что Ройс, закончив с одной раной, собирался осмотреть тело на предмет других, чтобы уже без сюрпризов.
*****
Видит бог, я никому не желала зла. Никогда.
Но, поднявшись со скамьи под утро (об утре сообщали лишь внутренние часы), потому что меня мутило от боли и жажды, я нашла рядом с кружкой на столе старый большой нож. Чей-то, чужой. Мне стоило огромных усилий добрести по скрипучим доскам до кухни, сориентироваться в полумраке, начать соображать. И, наткнувшись на нож, я поняла, что зло мне причинить придется. Чтобы выжить.
Не хотелось думать, с какой силой его придется вгонять в тело охотника, с какой скоростью размахиваться, – я смогу. Смогу переступить через все внутренние принципы, чтобы хоть раз по-настоящему обернуть беду удачей.
Ободранную рукоять я сжала крепко.
Слушая уханье собственного сердца, отправилась обратно в комнату с лавкой, где у дальней стены дремал мой «проводник».
Все виделось лишь тенями и силуэтами – света дефицит. И глаза ко тьме привыкать не желали.
Он спал, так мне казалось. Размышлять было некогда, морально готовиться тоже – раз он выбрал профессию охотника, значит, выбрал и судьбу.
В шею.
Замахнулась я максимально быстро и мощно…
Он выбросил вперед сразу обе руки – стремительно взметнулись тени конечностей: одной схватил меня за горло, второй выбил-выкрутил из ладони нож. Не сел даже ‒ подпрыгнул со скамьи, молниеносно повалил меня на пол, вжал в пол так, что у меня хрустнул нос; я заорала, перед глазами полыхнули алые круги. Одновременно с этим заверещало болью вывернутое за спиной запястье, и послышался зловещий хриплый голос:
‒ Я предупреждал тебя, что за первую неудачную попытку сломаю тебе руку?
Меня прижимали к полу коленом – казалось, на позвоночнике стоит основанием бетонный столб. Мой нос… Моя рука!
‒ Предупреждал? И я только что залатал тебе одну дыру на теле. Хочешь… ‒ он наклонился к уху, ‒ я наделаю тебе этим ножом такие дыры, которые уже никто не сможет заштопать?
Я обоссалась даже мычать.
Шах, мат, мне бы колотить по полу «сдаюсь!», но мужик уже яростно ткнул пальцем в какую-то точку на моей шее, и с очередным проворотом сознания комната схлопнулась в черноту.
Глава 4
Глава 4
Хорошая новость заключалась в том, что мы теперь ехали.
И в этом заключалась плохая новость – мы ехали. На машине. Это означало лишь одно: оставшиеся часы пути до чужого транспорта я провела в отключке. Меня либо пронесли на руках, либо протащили волоком, лишив оставшихся шансов на побег.
Колеса, сиденья, выхлопная труба… Выщербленная ухабами полоса бетонного шоссе. Город с каждой минутой все ближе. Все ближе проклятый особняк Зига и Сулли, железные цепи, наручники, унижения, побои. А на новый этап выживания сил не осталось.
Все отдалялось от меня, теряло смысл. Его и раньше было не очень много – смысла, ‒ но вела вперед надежда. Ее отобрал тот, кто сидел за рулем, и я ни разу в жизни не ощущала себя столь одинокой, как теперь. Что случится со мной дальше, какие новые страдания выпадут на мою долю, никому не интересно. Одна.
Меня трясло, и чувствовала я себя в высшей степени дерьмово. Знала: рана на животе, пусть и зашитая, не заживет. Она доконает меня, я впервые приняла эту мысль, как родную, – пусть так, хорошо. К лучшему. Я на своем веку повидала много ран, но эта оказалась плохой. И очень хорошей.
У охотника был джип, старый и пыльный, но добротный. Мощный. Когда колеса попадали в очередную яму, я прижимала руки к животу и думала о том, что мне придется воплотить то, что я никогда не желала воплощать. Заставить себя принять яд.
Лучше бы я всыпала его в чужой чай вместо снотворного… Какая теперь разница, что лучше. Единственная оставшаяся в потайном кармане капсула имела черно-красную маркировку на белом фоне – «DZK». Убийца мгновенного действия.
Я не вернусь к Зигу и Сулли, я не потяну новый этап борьбы, я устала.
Яд – это плохо. Но это быстро.
Где-то по пути будет заправка, я попрошусь в туалет…