Он не схватил меня за локоть, не поднял, не поволок обратно в машину. Он уселся в кресло напротив, занял его целиком. Еще никогда и ни под кем оно не смотрелось столь крохотным, узким и тесным. У него туша невероятного размера. Сложил руки на поясе, и снова удивила мощь его шеи, бицепсов, груди. Пусть мне в темноте виделся больше абрис, силуэт, зато я отлично помнила взгляд светлых раскосых глаз. И жесткую линию рта.
«Зачем он сидит здесь?»
Меня до сих пор пугало в нем всё, но более всего непредсказуемость. Я не знала, что происходит в его голове, какие в ней мысли, принципы. Стальные, наверное, как канаты на заводе. Совершенно негибкие. А нутро ‒ из железных балок, песка и бетонных стен.
Он просто сидел, просто молчал. Мое пузо болело так, будто его грызли крысы.
Тишина. Я слышала чужое дыхание.
А после мне повторили вопрос, который уже задавали в машине.
‒ Шестнадцать пулевых отверстий. Откуда?
Наверное, нужно было изображать гордость, но сил на нее не осталось. Мы с ним, с этим незнакомцем, вдруг на минуту сблизились, встали на одну частоту. И подумалось: пусть будет исповедь. Прощальная. Почему нет? Пусть хоть кто-то узнает мою историю напоследок. Может, и уходить тогда будет проще?
‒ Ты ведь не хотел слушать, ‒ прошептала я тихо. Без упрека, без попытки звучать задиристо. Время перепалок прошло.
Он помолчал снова. Недвижимый, будто высеченный из чего-то очень жесткого.
‒ Теперь хочу.
Я хмыкнула.
Хочет он… Ладно… Наверное, и мне хотелось кому-то рассказать. Хоть раз.
Но, прежде чем начать, долго молчала я.
‒ Они… стреляли в меня. Каждый раз, когда задание было выполнено «не так». Даже если все было «так». Зиг и Сулли… ‒ Боже, я терпеть не могла этих подонков. До черноты, до адовой жгучей ненависти. – Ножевые шрамы от них же…
На меня смотрели, не мигая. Не торопили, не комментировали. Не высказывали ни вопросов, ни доверия, ни недоверия. И подумалось, что из Охотника вышел бы идеальный священник – те умеют слушать.
Я уж думала, он более ничего не произнесет. И почему-то отчаянно хорошо виделся сейчас ровный взгляд его серых глаз.
А после прозвучало:
‒ А теперь сначала. И в подробностях.
Мне было плохо, мне хотелось спать. Я вздохнула тяжело, но все-таки задумалась: «Сначала – это откуда? С неполученного дома, который должен был стать моим? С подписанной треклятой бумаги, с азартных игр, с Томми?»
Да, точно. Лучше начать с Томми…
*****
(Loolacoma - Inside)
Я, наверное, уснула. Или отключилась.
На чем прервался мой рассказ? Мне поверили? Нет?
В квартире никого не было, я это чувствовала. Я все на том же диване, скрючившись, внутри все плохо, очень плохо. Кажется, теперь у меня болело все, включая голову и конечности.
Этот зверь ушел?
Что теперь? Он позовет Зига и Сулли сюда, скажет: «Идите, забирайте», может, в его обязанности не входило волочь меня к ним? Очень страшно ждать в тишине.
В спальне стояла кровать – железная, с металлической сеткой, но на ней нет даже матраса. Там на полу хлам, и я не дойду. Кое-как поднявшись, чтобы дойти до кружки, а после до раковины, я сделала пару глотков воды. И едва не упала на обратном пути к диванчику. Темная квартира теперь казалась враждебной. Собственно, враждебным было все: мир снаружи, мир внутри меня. Никогда раньше я не чувствовала себя так плохо.
Поспать. Надо хотя бы чуть-чуть поспать.
…
Я просыпалась и засыпала снова. Я потерялась во времени. Когда за окном все время темно, когда нет часов, мир застывает, и ты залипаешь в нем, как муха. Этот день – все еще тот же день, уже другой?
Я маялась от боли. Хотелось скулить. Боль хотелось выскрести из себя, как битое стекло. Уйди уже, уйди, пожалуйста, уйди…
…
Во время очередного пробуждения я думала о том, что, если захочу в туалет, я до него не дойду. Я обмочусь под себя, и дальше все, что есть на мне, что есть подо мной, провоняет. Но мне не хотелось в туалет. Мне было так плохо, что я едва различала предметы.
Снова темно. Прошли еще сутки? Или час? Или всего минута?
Сколько?
Сколько будет длиться этот ад?
…
(Kwizma - Carthage (Leon Switch Remix))
А после я проснулась, потому что щелкнул язычок входного замка, послышались шорох и шаги. Я все еще в агонии, голова кругом, встать не могу. И практически задушил страх – пришли мафиози?
Но в комнату вошел он ‒ охотник. Что-то оставил у двери, судя по всему. Приблизившись, он сканировал мою температуру с помощью наручных часов, после достал откуда-то две таблетки. Приказал:
‒ Пей.
Я даже не могла подняться, мне помогли. Помогли открыть рот, запихнули туда лекарство, залили в глотку воду из бутылки. Я подавилась, закашлялась, но таблетки кое-как проглотила. Почему он еще здесь? Разве не должен был давно уйти? Мысли путались, я подозревала, что скоро от воспаления у меня начнутся галлюцинации.
‒ Я не один, ‒ вдруг послышалось зловеще. – Со мной Зиг и Сулли.
Эта фраза ударила страхом в сердце. Казалось, еще чуть-чуть, и нырну куда-то во мрак, уже в безумие. Вернулись вдруг чувства, хотелось заорать. Не сейчас, только не сейчас!
Тем временем он ушел. Дошел до коридора, вернулся обратно. Мне сначала показалось, что в его руках волосатые мячи – будь проклята эта тьма. Потом я подумала, что это куклы… Но этот монстр держал в руках головы. Настоящие.
Две головы.
Я смотрела на них, понимая, что больше не могу дышать, разучилась.
‒ Зиг, ‒ он бросил на мой ковер первую. После вторую. – Сулли.
Меня замутило в прямом смысле. Я поняла, что меня сейчас стошнит, кое-как сдержала позыв. Прохрипела:
‒ Убери… Пожалуйста…
И он принес сумку, скидал их обратно так буднично, будто это был театральный реквизит. Но бошки были настоящими. Я не хотела, но успела рассмотреть ужасающую гримасу Сулли с раскрытым ртом и страшными глазами. На шее у Зига болталось что-то вроде позвонков или же куска мышцы – меня едва не стошнило вновь.
Теперь я дышала глубоко, чтобы меня не вырвало. Если вырвет, боль в животе усилится…
«Отрезанные… головы?»
Вдох-выдох. Вдох-выдох. Бурые пятна на том месте, куда он их кидал.
Когда он вернулся, я, продолжая ощущать крайнюю степень оцепенения, попросила:
‒ Вынеси… их… это… из моей квартиры.
‒ Вынесу. – Мой «друг» уселся в кресло. Долго смотрел на меня – взгляд все тот же непроницаемый. Подытожил без единого грамма эмоций. – Теперь они за тобой не придут.
Кажется, в его тоне впервые промелькнуло что-то, похожее на довольство.
Моя же голова начала кое-как соображать.
‒ Не придут… эти. Придут… другие. ‒ Теперь придут точно. Мстить. – У них много… знакомых. Они это… так не оставят. Все знали, что я ненавидела этих двоих сильнее, чем кто-либо…
Я хотела сказать, что теперь боюсь еще сильнее, чем раньше. Потому что Зиг и Сулли, может быть, оставили бы меня в живых, пытали, унижали, использовали. Что теперь за мной обязательно явятся другие.
Но не успела, в руке охотника мелькнул шприц.
Меня кольнуло в плечо.
‒ Спи, Флора. Отдыхай.