Спустя много долгих минут, во время которых я несколько раз ходила за водой на кухню и возвращалась к дивану, снова щелкнула входная дверь.
Он. Тот, чьего имени я не знала, вошел в комнату. Все такой же здоровый, высокий, молчаливый. Вошел и остановился. Привычно померил мне температуру.
‒ Ты выздоравливаешь.
Сообщил без радости и без печали, просто констатировал факт.
«Жить будешь».
А я долго смотрела в его глаза, в которых никогда ничего не могла прочитать. Чувствовала только, что он уходит, прощается.
‒ За тобой больше не придут, ‒ сказал сам, потому что я молчала.
‒ Никто?
‒ Никто.
Он выкосил их сеть? Весь синдикат?
‒ Твои деньги на месте. Еда в холодильнике.
Я видела её ‒ еду. Еще подумала, что он покупал что-то для себя, чтобы не сидеть здесь голодом, ведь сидел он долго.
И нужно было что-то сказать. Мне все еще не верилось, что наступила та самая свобода, которую я так долго силилась обрести, что за мной на самом деле больше никто не явится. Но вместе слов благодарности спросила:
‒ Почему?
Мы все хотим знать, почему кто-то совершает те или иные поступки, почему все происходит так, как происходит.
Но едва ли с этого типа можно было выбить полноценный ответ. Не тот он человек, который озвучивает свои мысли, какими бы они ни были.
Ответ, однако, последовал. Странный ответ.
‒ Они заплатили мне вдвойне. Как раз хватило… на две головы.
Какое-то время я переваривала услышанное. А после вдруг поняла, что это что-то вроде шутки. Тот, кто стоял напротив, не улыбался, но то однозначно был юмор. И да, у меня вырвался смешок, нервный и дерганый, а после действительно стало смешно, хоть смеяться приходилось, прижимая руку к животу.
Зиг и Сулли… заплатили за две головы? За свои? Знали ли они, кого наняли? Как раз хватило…
Он был зверем, наверное. Но зверем, который не терпел несправедливость, – вот что мне стало понятно.
Зашуршала ткань одежды, безымянный защитник поправил на плече сумку.
‒ Все. Живи. Радуйся.
Он даже слово «радуйся» произнес привычно жестко ‒ наверное, вообще не умел говорить по-другому.
А у меня в голове уже сложилась картина моей будущей жизни. Пусть больше не отчаянная, но блеклая.
‒ Ты меня видел? – спросила я тихо. – Мое тело?
Нет, я его не упрекала за то, что он меня спас. Но и рациональности не потеряла, слишком много я её приобрела в прошлом, уже не избавиться.
‒ Жить буду, ‒ кивнула я, не имея более внутри иллюзий, ‒ работу найду. Но радоваться?
«Не издевайся надо мной».
Нет, он не пытался. Он сделал то, что счел правильным. И потому просто развернулся и направился к выходу.
‒ Спасибо, ‒ шепнула я как раз тогда, когда закрылась за ним дверь.
Глава 5
Глава 5
Неделя.
Целую неделю я вдыхала давно забытый запах свободы. Никто не кричал: «Фиори! Где ты, Фиори?» Сулли уже не исковеркает мое имя. Меня более никто не дергал, не беспокоил – я потерялась для мира.
В первые дни все ждала, что кто-то постучит в дверь, что охотник добил не всех, но, видимо, он свое дело знал.
И да, я много думала о нём. Почему-то. О том, кто не верил словам и чужим историям, но верил своим глазам и обладал обостренным чувством справедливости. Мои шрамы, мои раны сыграли мне на руку. Впервые за всю жизнь.
Если бы тогда я не попробовала сбежать, безымянный мужик не вытащил бы меня из обрыва, не вспорол бы брюхо, не принялся бы его зашивать и не увидел бы того, что спасло меня в итоге. Он не был дураком и сделал верные выводы: женщина, нашпигованная свинцом и изрезанная, как туша свиньи, не могла быть ни шлюхой, ни подельницей, ни чьей-то подружкой. «Своих» берегут. Меня же наоборот использовали.
Охотник умел смотреть, наблюдать и делать выводы.
Что-то, вероятно, он окончательно прояснил после того, как услышал мою исповедь целиком. Наведался к Зигу и Сулли, о чем-то их «поспрашивал». И ответы ему не понравились. Я была уверена, что тот, чьего имени я до сих пор не знала, не стал бы действовать наобум, не убедившись в чьей-то виновности.
Значит, он убедился.
И теперь от тех, кто раньше издевался надо мной, остались пятна на ковре. Затертые.
Я трижды использовала стиральный порошок и средства для чистки, но следы все равно виднелись.
Адам? Дормунд? Герт?
Я все гадала, как его могли звать. Пыталась подобрать ему имя – тщетно. Такой скале ничего не шло, все отлипало и отваливалось, как жвачка от прохладного бетона. Одно было понятно наверняка: его попросту не могли звать Валентином, Тобиасом или Кристофом. Слишком мягко. Хотя кто я такая, чтобы судить? В его паспорте могло значиться что угодно.
Моя рана заживала быстро.
Еще он был умен ‒ охотник. Давал мне правильные лекарства, оставил в холодильнике правильную еду. Такую, которая не портилась быстро, которая могла полежать. Он знал, что я какое-то время не смогу выйти до магазина, он все подготовил заранее. И сквозь смешанные чувства касательно его персоны внутри крепла и благодарность. Да, конечно, он пугал. Но также он был не просто «стеной», за которой спокойно, ‒ он был противоядерным бункером. Если уж на твоей стороне…
И я, слушая тишину в подъезде за дверью, все гадала: может, он что-нибудь забыл? Может, что-нибудь недосказал? Я говорила себе, что не жду его, незачем. Таких людей не ждут, от них держатся подальше.
Но я все равно почему-то часто смотрела на дверь и слушала тишину.