Эпилог
Тусклое утро, тусклый день. И так же внутри.
Потому что меня опять отвезли домой. И это после ночи, когда я узнала, что «железный человек» может быть внимательным и достаточно чутким. После того, как я позволяла себе обнимать его до утра, нежиться под его бетонными руками.
Я хотела так спать теперь все время. Ощущая тяжесть его мышц. И совершенно не хотела познавать одиночество.
Но мне очень нужно было, чтобы теперь он пришел сам.
Впервые.
Отчего-то казалось, что Охотник никогда ни к кому не приходил. Он вообще был самодостаточным, цельным, он ни в ком никогда не нуждался.
Но я мерила шагами квартиру и кусала губы.
*****
Разве теперь можно жить без его запаха?
Двенадцать дня.
Я пересчитала деньги, спрятанные ранее в вентиляционной шахте. Почти двести тридцать тысяч – все-таки я хитрая лиса. Я умею выживать. Сложила их обратно с мыслью, что купюры могут не все, что некоторые вещи им купить не под силу.
Шагов в подъезде не слышалось.
К пяти я поняла, что пробью его броню. Чем-нибудь, как-нибудь. Я умела не сдаваться, у меня тоже титановый стержень внутри. Только… Все равно нужна взаимность.
К шести впервые включила телевизор, удерживая себя на месте. Я не поеду к нему во двор, так нельзя, так не делается.
Очень сложно быть сильным против себя самого.
*****
В восемь я прогуливалась по тротуару. Туда, обратно, без цели, без смысла. Я просто ходила, я просто наматывала круги, если развороты в конце тротуарной дорожки можно было назвать кругами. Темное небо над головой, темные улицы. Однажды я уеду туда, где светло, где Формак не наступает.
Мне было муторно. Оказывается, скучать по кому-то – это болезненно, это делает тебя уязвимым. Вечер теплый, даже душный, и душно внутри. Почти нет на дороге машин.
Когда одна показалась из-за угла, я подумала, что это его джип. После упрекнула себя за то, что уже любую машину принимаю за его джип, успела разочароваться, разозлиться и расстроиться.
А следующей машиной, вывернувшей из-за поворота, действительно оказался его джип.
‒ Скажи, что ты пришел, чтобы остаться.
Он не успел сказать ни слова. Да и не торопился. Я спиной к стене: вдоль тротуара тянулся длинный жилой дом. В этих чахлых краях еще сохранились клумбы, но ни травы, ни цветов. Откуда, если нет солнца?
‒ Скажи, что ты… останешься.
У меня душа навыворот, как после танкового ядра. Я не хотела его на ночь – черт, хотела, вру, но не на одну ‒ на много ночей. И дней тоже.
‒ Да?
Он стоял напротив – все такой же монолитный, молчаливый. Взгляд раскосых глаз загадочен – мне показалось, Кирк сам не смог объяснить себе свой визит.
Он понимал, что именно я от него прошу, что предлагаю. Не секс, нет, не дружбу. Я впервые предлагала кому-то нечто сокровенное, самое ценное, что во мне есть. Требуя того же взамен.
‒ Тебе не хватает проблем в жизни?
Он про себя? Первая фраза, и такой знакомый хрипловатый голос. Когда-то я подсыпала в котелок с чаем снотворное. Хорошо, что не яд.
‒ Мне хватает проблем, ‒ ответила я честно, прикусила губу. – Хватало. До недавнего времени. Но не хватало того, кто умеет их решать.
«Вон оно как», ‒ в его глазах мелькнула тень насмешки, и я поймала себя на мысли о том, что хочу узнать этого человека ближе. Во всех деталях. Его «люблю», «не люблю», ход его мыслей, его привычки, принципы. Просто… хочу.
Подалась вперед для того, чтобы напомнить ему кое-что. Коснулась его губ, опять обалдела от захлестнувшей эйфории, которая напрочь отключала голову.
‒ Ты… разве этого не чувствуешь? – шепнула тихо.
‒ Это страсть, Флора. Она уйдет.
‒ Пусть уйдет она. Другое останется.
Я была в этом уверена. И еще я знала, что Охотник не вверяет себя никому просто так. Без проверок. Ему важно, чтобы человек был не тухлый, не слабый, не безвольный. Пусть проверяет, я только «за», я выдержу любые.
Он что-то читал по моим глазам, потому что смотрел в них долго. А мне был нужен такой, как он. Да, молчаливый, да, временами непредсказуемый, но всегда надежный.
И опять от чужого молчания сковывала неуверенность. Я ведь тоже не девчонка на ночь, я легла с ним не из благодарности.
Если уйдет сейчас, если предложит встречаться «иногда», я откажусь. Слишком отчетливо стала видна связь, проявившаяся из глубины. И это отнюдь не притяжение «для друзей» или даже «любовников». Это куда больше.
‒ А ты сумеешь? – вдруг спросил он, когда я уже почти обиделась. Спросил и ничего не добавил. Но я поняла. «Сумеешь выносить мой характер, мою работу, мою немногословность? Меня, такого, какой я есть?»
‒ Я? Да.
Я обняла его с затопившим облегчением. Он только что отдал мне себя, знал об этом сам или нет. Он это сделал.
Остальное он не сказал, но вложил в поцелуй. В касание, в тот факт, что находился рядом. Его не нужно было спрашивать: «Не отпустишь? Не дашь в обиду? Найдешь, если что?» Такой найдет, такой не отпустит, не причинит зла, такой не уйдет, не оставит, не заставит голодать, всегда отогреет, спасет, защитит. Такой открутит яйца всем. Наконец я чувствовала себя в бункере, я была в нем, в самом центре.
‒ Странная ты, Фло…
Я впервые увидела его одностороннюю кривую усмешку. «Безбашенная. Не могла найти себе кого-то попроще?»
А мне не нужен был попроще. Мне нужен был такой, который умеет таскать тебя за локоть для того, чтобы ты была счастлива.
И от его спокойного, впервые не ледяного, приказа: «Садись в машину» я испытала восторг. Почти фетиш.
Однажды я сделаю нашивку ему на куртку. Небольшую, но очень говорящую.
На ней будет… два волосатых мяча? Нет.
На ней будет две головы.