Если бы я была рабыней всю жизнь, если бы рабство вообще было допустимо в наших землях, возможно, я каким-то образом научилась бы мириться со своим существованием. Шанс небольшой, мизерный, но он был. Свободный же человек с рабством никогда не смирится. Не после вольной жизни до двадцати двух.
Уж лучше бы и дальше пьянки-гулянки, и даже слабая наркота…
Но меня посадили в фургон после того, как Томми получил пулю в лоб прямо у карточного стола, подписав некую треклятую бумагу о том, что я – никогда, между прочим, не принадлежавшая ему официально, ‒ перехожу в распоряжение Сулливана Крелла и Зига Муратти, торговцев наркотиками, оружием и специалистов по сложным аферам. Та бумага, конечно же, не имела никакой юридической силы – я орала об этом почти трое суток после того, как меня бросили в чужом особняке в подвал. Но выстоит ли правда против кулаков? Сколько можно пытаться нести в массы истину, когда захлебываешься кровью?
И с этого момента началась череда страданий.
Более всего на свете Зиг и Сулли любили издеваться. Странный вид получения удовольствия от наблюдения чужих унижений. Они врали мне поначалу: «Помоги нам в одном деле, сделай его хорошо, и свободна…»
Я пыталась им верить. После того как поняла, что сбежать невозможно, я даже силилась выполнять то, что они просили, на «все сто». Но каждый раз, когда меня возвращали обратно, я слышала: «Плохо, Фиори… Не без промахов… Ты могла лучше. В следующий раз».
И меня, изрыгающую проклятья, били снова.
Целый год пыток. Ложных обещаний, несбывшихся надежд, тлена и яростной мысли о том, что однажды все это закончится.
И оно закончилось бы.
Если бы не этот тип.
Он сложил костер. Теперь подкидывал в него дрова.
У меня связаны руки, на шее петля. У меня в потайном кармане перочинный нож, и это все, на что я могу полагаться.
Томми – покойся он в аду ‒ за месяцы тренировок и спаррингов научил меня различать врагов. Чувствовать их. Кто как смотрит, двигается, ощущается. И не нужно было быть великим воином со стажем за спиной в двадцать лет боев, чтобы понять, что мужик у костра – самый опасный противник из всех, кого мне доводилось встречать. Движения обманчиво расслабленные, очень лаконичные и спокойные. Взгляд на огонь ‒ и словно в никуда, вокруг, сразу всюду, этакий рассеянный сканерный луч. И мышцы – боги, не знаю, сколько этот охотник проводил времени на тренировках или в реальных стычках, но его фигура заставляла мои зубы скрежетать от отчаяния. Просто гора мышц. Литых, тяжелых. Напротив меня сидела моя погибель. Взгляд светлых глаз чуть раскосый, совсем чуть-чуть, но этого хватало, чтобы добавить облику исполина невидимую надпись «от меня не уйдешь».
Я все же попытаюсь. К Зигу и Сулли я не вернусь.
‒ Сколько? – спросила я, чувствуя, как поджаривает внешнюю сторону ног. Бревно слишком близко, пришлось приподняться, оттолкнуть его задом подальше. – Сколько они тебе дали? Я перекрою их сумму…
Я блефовала. У меня не было столько денег, но нужно выиграть время. Разболтать оппонента, начать хоть какой-нибудь диалог.
Безымянный на меня даже не посмотрел. Тот же взгляд на костер, над которым закипал походный котелок. Двое других уже спали в палатке – из нее доносился храп.
‒ У меня есть деньги. Много. – Прозвучало неуверенно, но вызывающе. С проклюнувшимся отчаянием.
В ответ тишина.
Этот собирался выпить чаю. После лечь спать. Он, должно быть, устал, бегая за мной. Если я прошла путь до этой пустоши за трое суток, то ему, получив заказ от Зига и Сулли, положим, на следующий день, однозначно пришлось торопиться. Вероятно, он быстро двигался и мало спал. Мне на руку.
И все же нечто зловещее, проглядывающее в его облике, сообщало о том, что мужик устал относительно. Что он будет видеть даже во сне.
‒ Да послушай же ты… ‒ Я кипятилась. Сложно не кипятиться, когда некий сторонний элемент пытается сломать твою судьбу. – Да войди ты в мое положение…
‒ Заткнись.
Это прозвучало так спокойно и в то же время холодно, что осталось ощущение пощечины.
‒ Неужели тебе неинтересно, кого ты…
‒ Неинтересно.
Мне казалось, я нажимаю на неверные кнопки. Играю в игру «сапер», и уже натыкала кучу неверных комбинаций, отчего поле засветилось алым. Еще пара слов-шагов не туда, и рванет. Но нельзя же не пытаться!
‒ Они… Эти сволочи… ‒ я захлебывалась эмоциями.
Он впервые взглянул на меня прямо, и стало холодно.
‒ Я попросил тишину.
‒ Да как можно быть такой тварью! – это уже адресовано ему. Черт, двумя ногами на ошибочную клетку.
Он приблизился ко мне с ножом в руке. Поднял с бревна за шею, и вновь придавило к земле понимание того, насколько сильно различаются наши весовые категории.
‒ Еще одно слово, ‒ предупредили меня, ‒ и клацнешь зубами. И очень больно прикусишь себе язык.
Этот взгляд, нож в руке. Мне мой язык почему-то представился валяющимся у бревна. Его через пару суток найдут и сожрут койты. А еще я уже будто клацнула зубами и почувствовала боль во рту. Равнодушие в глазах. Ему не просто были неинтересны мои истории ‒ он легко затыкал рассказчиков и так же легко забирал и складировал где-то на задворках своих пепельных равнин их пропащие души.
Обратно на бревно меня, молчащую, посадили толчком.
И стало ясно: диалог невозможен.