— Ждут солнца, будь они прокляты! — проворчал один из охранников. — Почему бы нам не собраться вместе и не пойти на прорыв? Хотел бы я знать, о чем думает этот старый Углук.
— Сейчас узнаешь! — выпалил Углук, выступая из темноты. — Видать, решил, что я вообще не думаю? Разрази тебя гром! Ты хуже всей этой толпы, хуже червей и обезьян из Лугбурца. Ничего хорошего не выйдет из этого прорыва. Лошадников больше, и они просто перебьют нас. А эти червяки способны лишь на одно: в темноте видят так, будто у них вместо глаз коловороты. Но, я слышал, белокожие тоже видят ночью лучше, чем другие люди. И не забудь про лошадей. Они и вовсе ночной ветер разглядеть могут. Но одного лошадники не знают: в лесу скрывается Маухур со своими парнями и в любое время может вывести их оттуда.
Слова Углука, по-видимому, успокоили исенгардцев, но другие орки были по-прежнему напуганы и недовольны. Они выставили часовых и повалились на землю, надеясь отдохнуть в спасительной темноте. А темнота стояла кромешная: луна на западе спряталась за плотную тучу, и Пиппин не мог разглядеть ничего даже на расстоянии вытянутой руки. Отблески костров не достигали вершины холма. Всадники, однако, не собирались ограничиться простым ожиданием рассвета: они решили не давать врагам ни сна, ни отдыха. Внезапные крики раздались на восточном склоне: там, как выяснилось позже, несколько спешившихся всадников подкрались к лагерю и, убив сколько-то орков, тут же исчезли. Углук с трудом остановил панику.
Пиппин и Мерри сели. Их охранники — исенгардцы — ушли с Углу ком. Но если у хоббитов и возникли мысли о бегстве, то тут же пропали. Длинные волосатые руки схватили их обоих за шеи и сгребли в охапку. В полумраке хоббиты увидели большую голову и отвратительную рожу Гришнаха. Его гнилое дыхание коснулось их щек. Он принялся деловито ощупывать хоббитов. Пиппин содрогнулся, когда чужие холодные пальцы скользнули по его спине.
— Ну, мои малыши! — прошептал Гришнах. — Наслаждаетесь отдыхом? Или нет? Не вполне удачное место, может быть: с одной стороны мечи и хлысты, с другой — копья и стрелы! Маленький народец не должен был вмешиваться в дела, которые слишком велики для него.
Пальцы продолжали шарить. Глаза горели.
Пиппин внезапно догадался: Гришнах знает о Кольце. Он ищет его, пока Углук занят. Вероятно, хочет забрать себе. Ледяной страх проник в сердце Пиппину, и в то же время он лихорадочно соображал, как бы использовать корысть Гришнаха.
— Не думаю, что вы найдете Его так, — прошептал он. — Его вообще нелегко найти.
— Найти Его? — повторил Гришнах, перестал шарить и вцепился Пиппину в плечо. — Найти что? О чем это ты, малыш?
Пиппин выдержал секунду и внезапно издал горловой звук:
— Голлум, голлум!
А еще через секунду добавил:
— Ничего, моя прелесть.
Хоббиты почувствовали, как сжались пальцы Гришнаха.
— О-хо! — тихо присвистнул гоблин. — Так вот он о чем! О-хо! Оч-чень, очень опасная игра, мои малыши!
— Возможно, — сказал Мерри, угадавший замысел Пиппина. — Возможно, и не только для нас. Но вам виднее. Хотите получить Его или нет? И что вы нам за Него дадите?
— Хочу ли я? Хочу ли я? — как бы в изумлении повторял Гришнах. — Что я дам за Него? Что вы имеете в виду?
— Мы имеем в виду, — сказал Пиппин, осторожно выбирая слова, — что обыск наугад ничего хорошего не даст. Мы можем сберечь ваше время и избавить от лишних хлопот. Но сперва развяжите нам ноги, а то мы ничего не сделаем и не скажем.
— Мои дорогие нежные дурачки, — просвистел Гришнах, — все, что вы имеете, и все, что вы знаете, будет отнято у вас в свое время — все! Вам захочется знать как можно больше, чтобы удовлетворить Вопрошающего, и весьма скоро. Не будем торопить события. О, не будем! Как вы думаете, для чего вам сохранили жизнь? Мои дорогие ребятки, уж вы поверьте мне, пожалуйста, это не проявление нашей доброты. И даже не ошибка Углука.
— Вот уж чему-чему, а этому верю на слово, — прошептал Мерри, — но вы еще не доставили добычу домой. И, учитывая происходящее, вряд ли это легко удастся. И если мы придем в Исенгард, славный Гришнах не получит ничего: Саруман возьмет все, что найдет. Если вы что-нибудь хотите для себя, самое время действовать.
Гришнах не скрывал беспокойства. Имя Сарумана, похоже, особенно разгневало его. Время уходило, и суматоха в лагере затихала. Углук и исенгардцы могли вернуться каждую минуту.