На ходу срывая цветущие метёлочки, Луша машинально разминала их рукой, пачкая зелёным соком травы загорелые тонкие пальцы.
Ого! Округлив глаза, девочка тихонько присвистнула. В земле было свежая дыра: в нескольких шагах впереди тропинка обрывалась на краю глубокой ямы. Дальше за нешироким провалом тропа, как ни в чём не бывало, весело бежала дальше.
Луша знала, что «здесь карсты»: такие пустоты под землёй, из которых получаются пещеры. В этих краях земля иногда проваливается — прямо вместе с деревьями, и даже домами. Страшно подумать! Им рассказывал об этом инструктор: что-то там про подземные воды, а главное, про то, что на самый край обрывов становиться нельзя: может обвалиться.
Так что она вовсе и не собиралась прыгать, скакать на краю или что-нибудь в этом роде. Несмотря на вечное ворчание бабушки — что она, мол, вылитый Руся, только в юбке, да и юбки-то только в школу носит, — Лукерья была вполне благоразумной девочкой. Она, честное слово, и не думала перепрыгивать эту яму — вот если б ещё в кроссовках и без котла… Словом, Луша готова была повернуть обратно. Но тут случилось странное.
В грудь толкнуло, забилось часто-часто: Луше показалось, что кто-то зовёт её оттуда, из темноты. Руся? Не мог же он здесь оказаться! Озадаченная девочка робко шагнула вперёд и наклонилась.
Земля под ногами неожиданно поползла.
Луша вскрикнула и, не успев отпрянуть назад, ухнула вниз, выпустив из рук пустой алюминиевый котелок.
Глава 7. В трюме «работорговца»
Кто-то крепко держал её за волосы. Луша со стоном втянула в себя смрадный тяжёлый воздух и очнулась. Часто дыша, открыла мутные глаза и сперва ничего не разобрала в полумраке.
По лицу текла вода. Солёная…
Постепенно она поняла, что стоит на четвереньках. В лицо заглядывал кто-то — верно тот, кто держал её за волосы. Он что-то говорил, всё повторял и повторял одно и то же, и белки его глаз, огромные, как две луны, светились в душной густой темноте.
Вдруг всё накренилось и низверглось куда-то вниз, и Луша тоже.
Звякнуло, зазвенело железо. Снизу в живот и в грудь плеснула вода. Потом всё взмыло вверх.
Что за странные качели?..
Глаза постепенно привыкали к сумраку. Проявлялись смутные очертания человеческих фигур: голые блестящие торсы, запястья в кандалах. Луша с ужасом всматривалась в отрешённые, измождённые лица — с выпяченными губами, широкими носами, и высокими, обтянутыми кожей скулами — похожие на африканские маски.
Старый негр, державший Лушу за волосы, отпустил руку, и продолжал говорить, обращаясь к девочке на странном гортанном наречии. До Луши не доходил общий смысл сказанного, хотя отдельные слова были понятны. «Процессор» тормозит, сказал бы Руся… Луша подняла голову выше, ещё раз внимательно огляделась. Руслана рядом не было.
Сосед всё тормошил девочку за плечо, словно пытался втолковать ей что-то важное.
Наконец до неё дошло:
— Нельзя ложиться и засыпать, если не хочу захлебнуться?
Луша кивнула, выпрямилась, и медленно выговорила в ответ несколько слов на чужом языке. Получилось, хоть и не без труда. В ответ сверкнула белозубая улыбка.
Луша хотела ещё что-нибудь сказать, но тут всё снова ухнуло вниз. Она поспешно отвернулась и молча прикрыла глаза, чувствуя мутную сосущую тяжесть внутри. Казалось, её вот-вот стошнит застрявшими внутри вязкими гортанными словами чужого наречия. Вежливее промолчать. Вниз — вверх, вниз — вверх. О, господи!
«Я — в трюме. В душном, вонючем трюме дырявой посудины, гружёной „чёрным деревом“ — так, кажется, называли португальские торговцы невольниками свой живой товар.
Угораздило же попасть в какой-то дремучий век… Ничего себе провалилась. Впрочем, на дне карстовой пещеры, тоже наверное, не сахар… Может и к лучшему?
Но какая гадость эта морская болезнь. Ой, мамочка! Ой, домой хочу!
Хотя от морской болезни и в 21 веке не делают прививки…»
Луша крепко зажмурилась, пытаясь справиться с очередным приступом тошноты. В глазах мелькали разноцветные пятна. Ей вспомнилось нынешнее лето: вот они с братом у бабушки в деревне, сидят на траве под старой яблоней — Луша с калейдоскопом, а Руська — с книжкой.
Книжка была приключенческая, про работорговцев и пиратов. Руся читал её запоем, а потом в красках пересказывал Луше леденящие душу истории про бедных негров и алчных торговцев невольниками.
Больше всего их обоих поразил рассказ о том, как штиль на много дней задержал судно с невольниками вдали от берега, в открытом море. «И тогда на корабле стали выдавать воду по кружке в день. Потом по полкружки, а потом… половину невольников просто сбросили в воду. Акулам на съедение».