"И не разскажи мнѣ всего этого графъ, заговорилъ сънимъ Лѣсовскій, мнѣ бы и въ голову не пришло, что онъ ждетъ себѣ какого-то близкаго несчастья. Вышелъ онъ въ намъ изъ кабинета за часъ до обѣда; милъ былъ и любезенъ, какъ всегда, хорошо ѣлъ за обѣдомъ, шутилъ, по обыкновенію, надъ моею медициной. На то, что было, или вѣрнѣй, не было съ нимъ (докторъ плечами пожималъ все время,), ни намека не было имъ сдѣлано. Часу въ седьмомъ послѣ обѣда, онъ, правда, ушелъ въ себѣ и опять заперся, а отъ Назарыча уже мы узнали, что онъ его ночью за священникомъ послалъ, исповѣдывался и причастился… Только, повѣрьте вы мнѣ, графъ (утѣшалъ онъ молодаго человѣка,), все это у дяденьки вашего отъ его слишкомъ тонкихъ нервъ происходитъ, отъ крайней воспріимчивости: съ нимъ былъ кошмаръ, галлюцинація, а онъ… Повѣрьте, день сегодня пройдетъ отлично, и ему самому станетъ совѣстно, что онъ всѣхъ насъ перетревожилъ напрасно, отчего мы вотъ съ вами поднялись сегодня не выспавшись, со свѣтомъ.
"Входитъ на эти слова Назарычъ…"
— Потому всѣ мы его хорошо знали, старика, и любили очень, прервалъ на этомъ мѣстѣ чтеніе свое Флегонтъ Иванычъ, — настоящій то-есть типъ, знаете, слуги-брюзги изъ стараго романа…
— Не томите, почтеннѣйшій! взмолился я опять, — продолжайте!
— Да, такъ вотъ-съ…
"И говоритъ на это — Назарычъ, то-есть, счелъ нужнымъ пояснить еще Флегонтъ Иванычъ, — и говоритъ на это: мало его въ дѣтствѣ — то-есть, Дмитрія-то Иваныча, — сѣкли, такъ вотъ и чудилъ весь вѣкъ!… Только слова эти никого изъ насъ не разсмѣшили, потому, видимъ, на старикѣ лица нѣтъ и всего его, лицо и руки? подергиваетъ. — Я, говоритъ, господинъ докторъ, не знаю: будить мнѣ его или нѣтъ, потому 6 часовъ; не разбудишь какъ всегда, осердится, пожалуй? — докторъ, нарочно, смѣяться началъ: а отчего тебѣ его не будить, онъ совершенно здоровъ! — То-то! пожалъ онъ бровями и пошелъ. — Погоди, старина, крикнулъ ему Алевсандръ Евграфовичъ, до сихъ поръ все молчавшій, мы съ твоимъ чудакомъ штуку сыграемъ: часы во всемъ домѣ часомъ впередъ переставимъ; ты какъ войдешь въ нему, прежде чѣмъ будить, переставь и у него въ кабинетѣ стѣнные и карманные! — Ладно! закивалъ, понявъ, старикъ. Часы такимъ образомъ мы всѣ переставили въ домѣ, и только что окнчили мы съ этимъ, какъ графъ, ходившій слушать у дверей дяди, проснулся-ли онъ, пришелъ намъ сказать, что онъ уже на ногахъ и проситъ насъ въ столовую. Мы всѣ туда и отправились.
"Минутъ черезъ десять вышелъ къ намъ и Дмитрій Ивановичъ. Никогда еще не видалъ я его такимъ свѣтлымъ, наряднымъ, какъ въ это утро; онъ былъ въ легонькомъ пальто, въ башмакахъ и цвѣтныхъ чулкахъ, красивый, — ну хоть сейчасъ подъ вѣнецъ итти! Увидѣвъ меня, онъ, повидимому, обрадовался и сказалъ страннымъ голосомъ: а, и вы тоже пріѣхали, спасибо! и, обращаясь въ доктору: можно мнѣ сегодня крѣпкаго чаю? спросилъ онъ съ улыбкой. — Ни сегодня, ни завтра, отвѣтилъ тотъ, принимая недовольный видъ, — вы знаете, что это кровь волнуетъ. — Ну, сегодня вы мнѣ въ этомъ не откажете, надѣюсь? сказалъ на это Дмитрій Иванычъ, подымая чайникъ надъ своимъ стаканомъ, и улыбнулся опять… Но отъ этой улыбки у меня защемило на сердцѣ, а у бѣднаго племянника навернулись слезы.
"Всѣмъ намъ сдѣлалось очень неловко. Александръ Евграфовичъ поспѣшилъ заговорить о какомъ-то пароходѣ новой конструкціи, который, по его словамъ, долженъ былъ стоять у города, насупротивъ Сосенокъ, и предложилъ идти посмотрѣть на него съ берега. Всѣ согласились и пошли садомъ. Дойдя до Волги, оказалось, что никакого парохода у пристани нѣтъ. Извѣстный обманщикъ! засмѣялся Дмитрій Ивановичъ, кивая на предводителя, а самъ легъ въ траву и долго глядѣлъ на рѣку, не говоря ни слова. Докторъ засвисталъ мотивъ какой-то пѣсни. Наша украинская? не оборачиваясь промолвилъ Дмитрій Ивановичъ. — А то ни? Родна-жъ! (то-есть, родная), закивалъ Лѣсовкій, тоже Малоросъ. Они заговорили о той сторонѣ. Дмитрій Ивановичъ поднялся, сѣлъ на скамейку… Глаза его заморгали (помните, какъ мило было въ его лицѣ это морганье!), онъ заговорилъ бойко, живо, горячо, какъ въ лучшія свои минуты. Докторъ изподтишва только подмигивалъ намъ: умирающій де каковъ! Такъ прошло довольно долго времени. Дмитрій Ивановичъ вдругъ какъ бы спохватился: домой, говоритъ, пора!.. Пошли назадъ. Онъ велѣлъ вынести кресла изъ дому, и мы усѣлись на террасѣ подъ его любимымъ старымъ кленомъ. Разговоръ продолжался.