"Вдругъ изъ дому донесся звонъ часовъ. — Тс… заговорилъ онъ, — сколько бьетъ? — Восемь, отвѣчалъ Александръ Евграфовичъ, вынимая свои часы. — Восемь? повторилъ Дмитрій Ивановичъ, — не можетъ быть! — У меня даже двумя минутами за восемь перешло, сказалъ я, показывая ему свои часы. — Точно такъ! подтвердилъ графъ, подходя къ открытымъ дверямъ залы и кидая взглядъ на стоявшіе тамъ большіе столовые часы, — Восемь, и вы здоровехоньки! забасилъ докторъ, подходя къ Дмитрію Ивановичу, и взялъ его за пульсъ:- отличный! протянулъ онъ… Надо признаться, что всю эту комедію разыграли мы превосходно. — Странно! прошепталъ только Дмитрій Ивановичъ, обводя насъ недоумѣвающимъ взглядомъ.
"Страннѣе еще, пожалуй, то, что всѣ мы знали, что играемъ комедію, что часы поставлены нами впередъ, а между тѣмъ всѣ какъ будто забыли въ ту минуту объ этомъ, у всѣхъ у насъ отлегло отъ сердца, будто все миновало съ этой минуты. Какая-то ребяческая радость вдругъ охватила насъ. Александръ Евграфовичъ присталъ къ доктору, сталъ придираться къ каждому его слову, дразнить хохлацкими его вареныками да пампушками. Тотъ было даже не на шутку разгнѣвался, хотѣлъ возразить, заикнулся и неожиданно расхохотался. Расхохотались и всѣ ему вслѣдъ… Искренность нашей веселости должна была окончательно разувѣрить, кажется, Дмитрія Ивановича, если онъ и имѣлъ какое-нибудь подозрѣніе. Но лицо его среди общаго веселья сохраняло то же выраженіе тайнаго и печальнаго недоумѣнія, будто жаль ему было разстаться съ мыслью о близкой смерти…
"Между тѣмъ время летѣло. За всякими забавными разсказами, которыми угощалъ насъ повеселѣвшій опять докторъ, мы какъ бы забыли Дмитрія Ивановича. Я подошелъ къ нему: "Не утомляемъ-ли мы васъ?" Онъ отрицательно покачалъ головою, поднялъ глаза и повелъ ихъ кругомъ себя какимъ-то будто жаднымъ и прощальнымъ взоромъ: "Какая тишь, сказалъ онъ мнѣ,- не шелохнется…" и затѣмъ: "Помните это", спросилъ онъ:
"- Къ чему же, говорю я ему на это, о гробѣ думать? Вотъ она, природа, объ этомъ не думаетъ! Жить, говорю, надо, Дмитрій Ивановичъ, жить да поживать!
"Онъ вдругъ обернулся на меня… Никогда не забуду его лица въ эту послѣднюю минуту! Оно все точно просіяло, точно какіе-то лучи исходили изъ него… — Жизни нѣтъ конца! улыбнулся онъ невыразимою улыбкой;- умирающій человѣкъ, сказалъ Гете, заходящее свѣтило, заря котораго уже блещетъ надъ другимъ мі…
"Онъ не кончилъ, схватился за грудь, судорожно дернулъ ногою и покатился назадъ… Я только вскрикнуть успѣлъ… Докторъ кинулся въ нему. Кровавая пѣна показалась на его губахъ, глаза были открыты, но уже недвижимы… "Разрывъ сосудовъ, кончено!" могъ только проговорить Лѣсовскій…
"До сихъ поръ не могу безъ содроганья вспомнить эту минуту! Мы всѣ приросли къ своимъ мѣстамъ, какъ окаменѣлые. Среди общаго мертваго молчанія звучно раздался въ это время изъ залы бой большихъ стѣнныхъ часовъ… "Восемь, какъ сказалъ", дрожащимъ голосомъ пролепеталъ Александръ Евграфовичъ:- "стрѣлки-то я передвинулъ, а бой не успѣлъ перевести"…
Лѣсовскій говоритъ теперь, что у покойнаго былъ аневризмъ сердца и что онъ это зналъ съ перваго разу, какъ слушалъ его, но не говорилъ — "будто чтобъ не испугать больнаго". Да намъ-то что же мѣшало ему сказать?
"Что онъ видѣлъ? Кто повѣдалъ ему тайну его смерти? Тотъ же Лѣсовскій увѣряетъ, что помѣтка на томѣ Лермонтова, — который онъ, вѣроятно, сжегъ, потому что мы тщетно искали его повсюду, — могла быть сдѣлана имъ же самимъ подъ вліяніемъ бывшей съ нимъ галлюцинаціи, о чемъ онъ тутъ же забылъ, и при его "спиритскихъ бредняхъ" объяснена имъ манифестаціей какого-то духа… Все это можетъ быть, только какъ же выходитъ, что какъ тамъ было помѣчено, такъ и случилось?
"Нѣтъ, уважаемый Флегонтъ Ивановичъ, какъ ни вертите, а
"Помните, какъ вы сердились на покойнаго за это, говорили вы, избитое, переизбитое изреченіе и утверждали, что оно столько же доказываетъ въ пользу его фантастическихъ убѣжденій, сколько то, что ѣдетъ чижикъ въ лодочкѣ въ генеральскомъ чинѣ доказываетъ необходимость выпить водочки по этой причинѣ. Что-то вы теперь скажете?"
— А скажу я, началъ было мой спутникъ, складывая свои листики, — а скажу я то, что положительная наука нашего времени…