Все засмеялись, а Заботин подхватил Сашу под руку и поставил на ноги.
— Что ты, что ты, не обижайся, — примирительно сказал он: Саша плакал.
— Еще не легче, — сказал Шитов, — совсем детский сад. Ну, поработал, молодец, чего ж слезы-то лить. Свои и позубоскалят, так не в обиду.
Назавтра день был неожиданно легким. Что-то сломалось на мелькомбинате, откуда возили муку, и с утра разгрузили только четыре машины, а потом слонялись из склада в склад: тут перекинули с места на место тюки ветоши, там переставили какие-то ящики. А с обеда и вовсе нечего было делать. Уйти бы домой, да кто раньше отпустит.
Бригада уселась в тени грейфера, огромного ковша, которым выгружают песок из барж, а Саша, свесив ноги, сел поодаль, на краю пирса. Мужики о чем-то громко и оживленно спорили, смеялись.
Внизу, метрах в десяти отсюда, тихо пошлепывала о сваи волна, сухо пахло горячими досками пирса, смолисто бухтой каната, неподалеку, на другом берегу голубовато-белой звездой вспыхивала сварка, а по реке плыли баржи, буксиры, пролетали моторные лодки.
«Интересно, сколько мне денег дадут. Мужики говорят, что им по восемь рублей с копейками на день закрывают. Осталось еще четыре дня. Мне, наверное, поменьше закроют, но рублей бы по семь, так неплохо. Вообще-то мужики — хороший народ. Конечно, если их послушать, вся жизнь их — работают, едят, пьют да спят. Какая-то животная жизнь. Но, может, я не знаю чего-то, не станут же они мне все рассказывать. Может, что-то есть такое, чего я не понимаю в их жизни. Леха их как-то назвал быдлом. Не этих мужиков, конечно, а со стройки, с которыми нам надо будет мастерами работать. Но какая разница, мужики везде одинаковы. А что Леха знает о мужиках, сам не рабатывал нигде, если со стороны только видел».
Как приятно чувствовать себя сильным и ловким. Как хорошо принять на себя мешок, нести его уверенной легкой побежкой, несмотря на то, что он тяжелее тебя. Ну и что, что тяжелей, а ты сильней, главное — не покориться этому бездушному мешку, а так кинуть его на штабель, что он тяжело плюхнется там и вздохнет недовольно.
Но от этой радости становилось немножко и грустно. Кончится этот последний день, и все кончится вместе с ним, станет прошлым, воспоминанием.
Неужели он мог подумать, что ему станет жалко двух недель, прожитых среди этих, так в чем-то и оставшихся ему незнакомыми мужиков.
— Мам, пап, — крикнул Саша с порога, вытащил руку из кармана, взмахнул, и деньги, паря и переворачиваясь в воздухе, медленно опустились на пол. — Отработал. И расчет получил! Завтра еду-у-у! — Саша вскинул руки над головой, но под строгим взглядом отца собрал деньги с пола и побежал в ванну умываться.
Умывшись, он переоделся в белую рубаху, приготовленную матерью, и отправился к Лешке. Мать говорила подождать до завтра, но какое может быть завтра!
Саша бодро взбежал на знакомое крыльцо, уверенно постучал в дверь. На веранде одиноко прозвякали стекла. Никто не шел. Все занавески на окнах задернуты. Днем?
Саша постучал сильней. Тишина. Он обернулся, услышав чей-то голос, и за забором, метрах в трех, увидел Лешкиного соседа, работавшего на огороде.
— Уехали, уехали они, — повторил сосед, увидев, что Саша его не понимает. — В Ленинград. Родственники у них там.
Саша зачем-то подергал дверь.
— Никак с неделю уехали, — сказал сосед.
«Вот на этой скамейке с отлогой спинкой сиживали они вдвоем с Лешкой, говорили о поездке». Саша остановившимся взглядом смотрел перед собой. К скамейке прилипло белое пушистое перышко. Силилось взлететь и не могло.
Перед глазами кружились лица мужиков, перышко, и все это дрожало и таяло в пелене непрошено подступивших слез.
«Ну вот еще!» — гордо и зло подумал он, вскинул голову и быстро зашагал прочь.
Мать встретила Сашу на пороге. Он взглянул на нее, молча прошел на кухню.
— Что, билетов не купили? — Мать заходила то справа, то слева от Саши, замершего у окна. — Лешка заболел? Деньги потерял?
— Он без меня уехал, — прошептал Саша. В душе была страшная пустота, не хотелось ни слушать никого, ни делать, ничего не хотелось.
На кухню вошел отец с трубкой во рту.
— Что тут у вас? — нахмурившись, спросил он.
— Лешка без него уехал, — жалобно сказала мать.
Отец посопел трубкой, посмотрел на Сашу и повернулся, чтоб уйти.