Итак, пришла, настала, наступила, нависла, накрыла ночь. На небе задёрнули занавески. К густому отчаянию и липкой бесполезности добавилась совершенно лишняя и ядовитая в данном случае темнота. Для сравнения: вчерашний день был более перевариваемым, из-за включённой в его состав надежды. Душа нараспашку, ногти в ошмётках, искромсаны все заусенцы, в сосудах не осталось крови — сплошной адреналин. Исчезла еда, вокруг пропали все предметы — слепая и глухая. Сам знаешь, что слово «отчаяние», появляющееся к вечеру следующего дня, никак не говорит о триумфе. «Санитарный день» как раз для реставрации после подобного рода разрушений. Что обычно происходит? Безразличие — в лежании под одеялом, безучастность — в пропущенных звонках, в выключенных средствах массовой информации, инертность — в походах в туалет, разочарование — в отсутствии желания продолжать борьбу, пустота — в статичном взгляде. И так до самой темноты, когда всё либо притупится, либо максимально обострится. Здесь помогло осознание поры года: осень. Случилось так, что лучшего обезболивающего придумать было просто невозможно. Очень кстати случилось. Осень всегда кстати случается. В молчаливой компании сигарет проводили ночь. Последняя сигарета растаяла вместе с ночной чернотой, поглотившей все «безра-» и «разо-». Жидкий свет сочился через мутные от сезонных слёз стёкла. Хотелось дышать тем, от чего они отделяли. И как только я вышла на улицу, ты подошёл и поцеловал меня в губы.
Две
Два полотенца для лица — синее и белое — висели в ванной комнате. Две пары домашних тапок стояли возле входной двери. Два разных тюбика пасты и разные крема на двух разных полках (одна из хозяек имела аллергию на красители). Два одинаковых матраса вдоль двух параллельных стен одной комнаты. Две подруги в однокомнатной квартире.
В большом городе сложно снимать жильё в одиночку, а они как раз такими и были — одиночками.
Одна училась в промежутках, когда не пропадала в модных клубах большого города. Вечно спорила с отцом о том, как жить, и с матерью по поводу парней. У неё было много хороших знакомых, много связей во всех возможных структурах и заведениях. Но день рождения она отмечала каждый раз в новой компании, на Новый год подрабатывала танцами на чужих вечеринках, ночевала дома редко и всегда одна на своём матрасе.
Вторая училась в университете и дома. Одногруппники часто звали её пить. Но она не пила. Не ела, не спала, не курила, не занималась спортом, не пользовалась косметикой. С волосами, собранными в лишь бы какой пучок на макушке, ждала, уткнувшись в книгу, начала лекций под какой-нибудь батареей в университете, или кипятила по нескольку раз воду дома, чтобы заварить чай (никогда не слышала щелчка чайника с первого раза, и вода в нём безнадёжно остывала).
Но как-то получилось, что жили они в одной квартире, друг другу не мешая, без ссор и бытовых скандалов о грязной посуде в раковине. За три года они стали хорошими подругами, разговаривали и слушали друг друга по утрам в выходные в кухне. Ни одна из них не желала бы себе жизни, как у другой, однако дружили они совершенно искренне, совсем как в детстве.
Со временем тихоня всё-таки обросла тремя друзьями из университета, которые стали её кругом по интересам. Они составляли какие-то литературные сборники, обсуждали современных писателей, что-то печатали и иногда собирались у неё. Все они были удивительно похожи между собой: все четверо лохматые и задумчивые.
Подруга всегда где-то пропадала и знала о существовании этой компании лишь из рассказов своей соседки. Замаливание грехов после пар в университете и густая ночная жизнь — вот и всё, что было известно о ней друзьям. Они никогда не пересекались и не виделись, Лиза считала подругу достаточно странной для того, чтобы не верить в существование этих людей. А они, в свою очередь, очень чётко представляли себе соседку Леры как ярко-сладкий модный коктейль в бокале на тонкой ножке.