Правда, однажды Нелка Петровская спросила у нее насмешливо: ты почему так по-старушечьи одеваешься, а? Тебе ж совсем не идет… Бабка заставляет, что ли? Ты ей скажи – хорош надо мной издеваться, бабка! Я ж посмешищем на общем фоне выгляжу!
Надо было ответить этой Нелке что-нибудь резкое – мол, не твое дело, но она только улыбнулась жалко и пожала плечами. Получилось, что подыграла. Получилось, что и впрямь ее бабушка заставляет. И что издевается, да. Потом долго не могла сама себе простить эту жалкую улыбку. Но что делать – смелости не хватило поставить Нелку на место…
Где бы ее взять, смелости этой? Так ее не хватает! Иногда и на уроке хочется руку поднять и ответить, потому что лучше других знаешь, как надо ответить, но сидишь, сжавшись, и боишься, боишься… Вот спросил бы кто-нибудь – чего боишься-то? А она и сама не знает чего! Может, того, что на нее весь класс будет смотреть? На такую… В белой блузке, в юбке-карандаше и в очках? Смотреть, как она кукожится в этом во всем, потому что все по-другому одеты? Или вовсе тут не в одежде дело, а в ней самой? Сидит проклятый страх внутри, не дает жить нормально…
– Да это пройдет с возрастом, не переживай! – однажды принялась ее успокаивать тетя Марина, когда заставила примерить очередную порцию своих одежек. – Это называется – страх публичных выступлений. А вообще, тебе к хорошему психологу попасть не мешало… Хочешь, я с твоей бабушкой поговорю?
– Ой, не надо с бабушкой, теть Марин… Это же дорого, наверное… У бабушки и без того треть пенсии на лекарства уходит…
– Понятно. Тогда сама справляйся, что ж. Преодолевай в себе этот страх. И вообще… Думай о том, что ты в своем классе самая умная! Что ты столько книг за один месяц прочла, сколько ни одна твоя одноклассница и за всю жизнь не прочитает! Не стесняйся того, что ты среди них белая ворона, а гордись этим! Транслируй свою гордость в пространство, поняла? Потому что к нам относятся соответственно тому посылу, который мы транслируем…
Она попробовала транслировать. Не получилось. Может, потому, что гордости в ней никакой нет. Даже перед зеркалом репетировала «трансляцию» – все равно не получилось. Самой смешно стало. Стоит вся надутая, напряженная, аж прыщи на лбу покраснели… Еще и бабушка подглядела случайно ее упражнения, спросила тревожно:
– Что ты, Розочка? Почему так сердито на себя в зеркало смотришь? Не нравишься сама себе, да? Брось и не придумывай даже… Ты у меня красавица, ты у меня умница, каких свет не видывал… И характер у тебя золотой, и душа добрая… А у кого душа добрая, того счастье само находит, и в зеркало смотреть не надо! Вот поступишь в институт, выучишься, потом замуж выйдешь… Все у тебя будет хорошо, кровинка моя!
Роза улыбнулась невольно, вспомнив этот бабушкин монолог… И снова подошла к окну – ну где она ходит так долго? Может, к тете Лиде сходить, спросить? Или к тете Лизе? Наверняка у них засиделась… Да, надо сходить…
Пошла в прихожую, сунула ноги в туфли, мельком глянула на себя в зеркало. Лицо встревоженное, губы сжаты, брови сведены к переносью. Боже, как неуютно внутри… Как страшно чувствовать потенциальное одиночество и мучиться ожиданием…
О! Вроде шаги на лестнице! Ура, ключ звякнул в замке! Пришла, гулена! Ну, сейчас ты у меня получишь выволочку…
– Бабушка, это что такое, а? – грозно встретила она на пороге опешившую Розу Федоровну.
– Что, Розочка? Что случилось? Почему ты такая сердитая?
– Ты почему опять без телефона ушла? Сколько раз я тебя просила – бери с собой телефон! Опять забыла, да?
– Ой, забыла… Надо же, растяпа какая… А ты меня потеряла, да?
– Конечно, потеряла!
– А мы у Лизочки засиделись, заговорились… Я и не заметила, как время прошло!