Затем Вильгельм прошел к камину, в котором негромко потрескивали поленья. Задрал голову и еще столько же простоял, глядя на портрет моей прабабушки – Элизы Этвуд. Потом опустил глаза, задумчиво провел рукой по полке и переставил несколько безделушек, словно проверяя – нет ли под ними пыли, достаточно ли хорошо убираются в моем доме.
Гилберт между тем вручил мне бокал слабого ягодного вина, второй такой же оставив себе. Гостю он ничего не стал предлагать. И правильно сделал, как говорится.
– Говорят, ты теперь весьма обеспеченная дама, – наконец, без предисловий начал Вильгельм. Повернулся ко мне и с непонятной враждебностью скрестил на груди руки.
Я чуть слышно вздохнула. Неужели причина его визита – неожиданно обрушившееся на мою голову наследство? В таком случае я с превеликим удовольствием дам ему столько денег, сколько он пожелает, лишь бы получить взамен оформленное должным образом опекунство над Анной как гарантию того, что ни он, ни отчим больше никогда не появятся в нашей жизни.
– Пока еще нет, – осторожно произнесла я. – Я вступлю в наследство только завтра в полдень.
– Ах, это частности! – Вильгельм раздраженно взмахнул рукой в ответ на мое уточнение. – Суть-то от этого не меняется, не правда ли? Крошка Хлоя вот-вот станет одной из самых завидных невест Итаррии. Верно?
Гилберт от такой прямоты едва не подавился, поскольку как раз сделал глоток вина. Закашлялся и поспешил промокнуть губы салфеткой, стараясь не испачкать белоснежный воротничок рубашки, выглядывающий из-под темного шерстяного сюртука. После чего осторожно примостился на самый краешек подлокотника моего кресла.
Вильгельм не заметил этого. Он настолько жадно впился в мое лицо настойчивым взглядом, ожидая подтверждения своей фразе, что мне невольно стало не по себе. Как-то не похоже это на простой денежный интерес, который обычно пробуждается у менее обеспеченных родственников к более удачливым.
– Если считать богатство за мерило брачной состоятельности и привлекательности, то да, – сказала я, стараясь выражаться как можно более уклончиво, поскольку пока не понимала, к чему все эти туманные намеки.
– Мы с отцом волнуемся за тебя, – внезапно сменил тему разговора Вильгельм.
– Правда?! – воскликнула я, постаравшись вложить в свой тон как можно больше ядовитого удивления. – Вот уж новость так новость! Никогда раньше не волновались – и вдруг заволновались. С чего вдруг? Боитесь, что полученное наследство плохо повлияет на меня?
– Мы беспокоимся, что ты можешь попасть в дурное общество, – поправил меня Вильгельм и многозначительно покосился на Гилберта, который с величайшим интересом слушал наш разговор. Остальную часть своей реплики мой брат произнес, не сводя взгляда с третьего участника беседы, будто намекая, что имеет в виду именно его. – Видишь ли, Хлоя, состоятельные девушки обычно привлекают к себе множество сомнительных личностей, так называемых охотников за богатыми дурочками. Тебя могут скомпрометировать, а потом потребовать выкуп за то, чтобы твое имя осталось незапятнанным. Или же ты рискуешь угодить в любовные сети какого-нибудь брачного афериста.
– А вам-то какая беда от этого? – грубо перебила его я. – Смею напомнить, что моя самостоятельная жизнь без присмотра так называемых любящих родственничков началась далеко не вчера. Я уже несколько лет живу без ваших советов. И неплохо справляюсь. С чего вдруг именно сейчас вы вспомнили о моем существовании и заволновались о моем будущем?
– Очень подозрительно, – согласился со мной Гилберт. – Сдается, Хлоя, твои родственнички желают быть первыми в очереди за твоими деньгами.
Вильгельм аж переменился в лице, услышав это. Румянец так резко схлынул с его лица, что я испугалась – не упадет ли он в обморок. Бедняга даже не побледнел – позеленел от злости. И я с любопытством подалась вперед, ожидая, что сейчас братец по своему обыкновению взорвется криком и призовет на мою голову всех демонов Альтиса. Правда, вот незадача – нажаловаться на столь вопиющее попрание норм хороших манер ему будет некому. Генрих далеко и уже не имеет надо мной никакой власти.
Однако Вильгельм сумел удивить меня. Он несколько раз хватанул открытым ртом воздух в немом возмущении, но все-таки совладал со своими эмоциями.