– Это мне неизвестно, – сказал Стёпка. – А только от веток этих и до сих пор водкой несёт. Водкой – не водкой, а несёт. Значит, было выпито, – Стёпка при этом слегка покосился на отца Петра. – Ружья у русского нету. А пистолет, должно быть, есть, под головой лежал, по веткам видно. Не таёжный он, этот русский, городской. Тыкал, дурак, окурки на хвою. Этак можно и живьём сгореть, особенно, ежели напимшись. А китайцы-то за ним, как за барином, ухаживали, одеялом, должно быть, накрывали, болен человек, что ли?
– Если бы был болен, то не курил бы целую ночь…
– И то правда.
Отец Пётр поднялся на ноги.
– Не нравится мне, Стёпка, вся эта история. Думаю, это какой-то советский дядя, из крупных дядей. А что ему тут делать? Заграницу бежать? Тоже может быть, хотя для этого есть пути покороче.
– Ну, и чёрт с ним, пусть бежит.
– А если за ним погоня?
– Ну, и за нами гонялись… Нужно бы, конечно, вернуться по тропе, так на полдень хода, не идёт ли кто следом?
– Напорешься на отряд и пропадёшь!
– Ну, отец Пётр, в тайге дураков нету, кто же пойдёт навстречу? Я поеду рядом с тропой и посмотрю издали, нет следов, есть следы, какие следы?
Отец Пётр постоял и подумал.
– Нет, так не выйдет. Лучше иначе. Тут тропа делает петлю, а моя пещера в середине петли. Петлю эту пешком и на карачках можно срезать, это вёрст в десятке отсюда. Я тебе покажу. Что ты тут, на стоянке, еще нашёл?
– Ну, ничего. Консервы русский ел, китайцам не дал, те свою чумизу лопали.
– Какие консервы?
– А кто его знает! Там вот две коробки валяются.
– Нужно всё это ещё раз осмотреть.
Отец Пётр со Стёпкой ещё раз обошли и стоянку, и место вокруг неё. В кустах валялись две пустые жестянки. Этикетки гласили: “Осетрина в томате. Моссельпром”.
– Н-да, – сказал отец Пётр, – если человек такие сигары курит и такие консервы ест, значит, шишка. Ну, пошли, Стёпка, дальше, тут и в самом деле ничего больше не видать.
– Только я, отец Пётр, пойду теперь вперёд. Сойот – тот на зверя хорош, в звере он понимает, а насчёт человека, куда ему?
Маленький караван двинулся дальше. Стёпка с отцом Петром шли впереди, сойот вёл коней. Стёпка от времени до времени давал свои комментарии:
– Ну, этот русский не больно ходок. Вот, опять передышку делал, он сидел, китайцы даже и не присели. Ну и ходит по тайге, как по плитуару, шатается… Должно быть, старый человек. Вот тут через лужу перешагнуть бы, а он кругом обошёл. А китаец один зда-аровый, сукин сын, форменный бык. Другой, видимо, мальчонка ещё, суётся, куда не надо… Вот, опять устал и присел, папиросу выкурил, окурка нет, а пепел видно. Может, и папирос-то немного осталось…
Отец Пётр шёл молча, не особенно внимательно вслушиваясь в Стёпкины комментарии. Верстах в десятке от первой стоянки тропа справа прижималась к крутому обрыву горы, а слева вилась над глубоким и глухим распадком, заросшим кустами и подлеском.
– Вот, Стёпка, тут и есть это место. Где по твоему моя пещера?
Стёпка показал рукой.
– Правильно. Так вот, верстах в пяти за ней тропа выходит на луговину, там тропу видно вёрст на пять. А до тропы тоже вёрст пять, только дорога, сам видишь. Не заблудишься?
– Это я-то? В тайге? Это в городе заплутаться можно, а тут всё, как на ладошке.
– Я тебе дам подзорную трубу. Умеешь в неё смотреть?
Стёпка слегка замялся:
– В биноклю, это я ещё могу, насчёт трубы не пробовал.
Отец Пётр вытащил из своего вьюка подзорную трубу.
– Для неё нужно бы треногу – очень большое увеличение, но тренога – вещь тяжёлая. Трубу нужно то ли к дереву прижать, то ли на винтовку упереть, вот так. Теперь смотри.
Когда труба была, более или менее, установлена, Стёпка приник к её окуляру.
– Вот это так здорово! Прямо, как под носом! За сто вёрст видать! Вот, додумались же люди!
Отец Пётр достал из другого вьюка маленький воронёный револьвер на каком-то шнурке. Снял с себя куртку, просунул револьвер в правый её рукав, а конец шнурка с мёртвой петлёй, надел на шею. Потом снова надел куртку и через плечо привесил с правого боку тяжёлый крупнокалиберный пистолет. Стёпка смотрел на все эти операции с ясно выраженным недоумением.
– А этот револьвер-то к чему?
Отец Пётр расправил свои плечи и оправил рукава.
– А это, видишь ли, американская штучка. Человек видит, пистолет у меня в кобуре и на боку. И не беспокоится. А я, вот…
Отец Пётр сделал правой рукой малозаметное движение, и воронёный ствол револьвера так неожиданно очутился перед самым Стёпкиным носом, что Стёпка даже отшатнулся.
– А это как же так получается?
– Револьвер на резинке висит, я дёрну рукой, и он у меня в кулаке.
– А ну, отец Пётр, ещё раз, больно уж занятно.
Отец Пётр разжал кулак, и револьвер сам по себе нырнул в рукав. Потом отец Пётр ещё раз дёрнул рукой, как бы стряхивая с неё воду, и револьвер опять очутился в его кулаке и перед Стёпкиным носом.
– Вот, – сказал Стёпка задумчиво, – а вы вот говорили… – Стёпка слегка замялся.
– Что я говорил?
– Говорили, что это, значит, я – жулик, значит…
Отец Пётр весело рассмеялся.
– А на поверку выходит, что жулик, значит, я?
– Нет, это я не к тому, а, всё-таки, тут и крест, и пистолет, и револьвер, со всех, значит, сторон.
– А на тебе креста нету?
– Как не быть, конечно, есть, вот, смотрите.
Стёпка полез рукой за пазуху и достал маленький серебряный крестильный крестик на такой же серебряной цепочке.
– Ну, а кроме креста, есть у тебя и винтовка, и пистолет?
Разницу между крестом отца Петра и своим собственным Стёпка объяснить не мог, хотя и чувствовал, что какая-то разница тут всё-таки есть. Стёпка вздохнул:
– А, всё-таки, как то не охота мне вас, отец Пётр, одного в тайге оставлять.
– Как это я до сих пор без тебя жил? – засмеялся ещё раз отец Пётр.
Но Стёпка, который в пещерке чувствовал себя больным, опекаемым, почти беспомощным, сейчас, в тайге, как-то незаметно для самого себя стал играть роль проводника и даже покровителя.
– А, всё-таки, как-то боязно. Русский-то этот, как есть, шляпа. А китайцы-то, видимо, дошлые. В тайге, как у себя дома. Боязно.
– Хороший ты парень, Стёпка!
– А вы вот говорили, жулик.
Отец Пётр вздохнул:
– Все мы перед Богом жулики.
– Кое-кто и перед людьми, – дополнил Стёпка.
– И перед людьми тоже, – согласился отец Пётр.
– Так вы, отец Пётр двигайтесь помаленьку, как бы они засады не устроили, пустите вперёд вашего сойота.
– Им, я думаю, не до засады, им бы поскорей выбраться. А я, Стёпка, в тайге тоже не новичок…
– Ну, так я, значит, пошёл, – сказал Стёпка, не двигаясь с места. – Как-то боязно, ослабел я, что ли?
– А чего тебе боязно?
– Да вас тут одного в тайге оставлять, мало ли что может тут статься?
Отец Пётр засмеялся:
– Да жил же я без тебя до сих пор в тайге, а?
– Время-то было иное. Вот, сколько годов по тайге хожу и ничего. А тут за, можно сказать, две недели такого было наворочено, как на войне.
– Ничего, Стёпка, выберемся. Вот, только не забыли ли мы чего- нибудь?
– Забыли, так найдём…
– Нет, не в том дело. Может, тебе твоего Лыску лучше с собой взять?
– Ни к чему, я и пешим не хуже. А коня зверь задрать может, и волк, и рысь, и чёрт его знает что.
– Ну, хорошо. Тропу ты увидишь через проток. Перейти через него можно только в двух местах. Но это знать нужно, так не расскажешь.
– А вы расскажите, может, и пригодится, мне же на тропу тоже посмотреть нужно.
Отец Пётр вынул из сумки блокнот и карандаш и начал рисовать план местности. Стёпка смотрел внимательно, но не проявлял видимых признаков понимания. Окончив рисунок, отец Пётр стал иллюстрировать его устными разъяснениями. Устные разъяснения сопровождались новыми дополнительными рисунками ландшафтного типа.
– Вот, смотри, тут, на этом плане вот эта, каменюга. – Каменюгу отец Пётр набросал несколькими очень уверенными штрихами. – Вот, если обойдешь её справа, так будут три кедра.
Таким способом в уме Стёпки был постепенно создан его маршрут.
– Теперь понятно, – сказал Стёпка уверенно. – Теперь-то я уже не собьюсь…