У генерала Буланина было очень острое желание заставить этого оккультного пустосвята говорить всерьёз. Но по дороге к реализации этого желания торчали два китайца. Во-первых, если отец Пётр действительно был советским агентом, то китайцы, как какие-то агенты НКВД, могли об этом знать и, может быть, имели даже и какие-то задания. Во-вторых, генерал Буланин никак не мог точно вспомнить, видал ли огромный китаец пачку кредиток, переложенную Буланиным из бумажника отца Петра в свой карман, или не видал. Если видал, то, может быть, никакие инструкций НКВД не помогут ничему – китаец предпочтёт иметь при себе наличные деньги отца Петра, а после себя – труп генерала Буланина.
Генерал Буланин чувствовал, что он начинает нервничать. Вот сейчас, в течение, может быть, нескольких минут или секунд нужно решать вопрос, от которого, может быть, будет зависеть вся его дальнейшая судьба. Но, во всяком случае, и при любых планах китайцев нужно ликвидировать, они, во-первых, уже ни к чему, и они, во-вторых, могут быть опасными с самых разных точек зрения…
Генерал Буланин положил обратно в костёр всё ещё горевшую хворостину, потом снова достал её и, жмурясь от жара, закурил от нее очередную папиросу. Папироса несколько успокоила генерала Буланина. Он, по мере возможности незаметно, осмотрел место привала и постарался оценить данную дислокацию.
Отец Пётр полулежал, связанный так, что и в самом деле не мог и пальцем пошевельнуть. Огромный китаец сидел на своём спинном мешке, поставив свою берданку между колен и тупо смотря куда-то в пространство, или, может быть, только делал вид, что смотрит. Молодой китаец внушал больше подозрения. У него было довольно живое и беспокойное лицо, и на этом лице генерал Буланин всё-таки мог прочесть нечто вроде удивления. И, кроме того, молодой китаец держал свою берданку не между коленями, а на коленях, и ствол этой берданки был направлен в сторону генерала Буланина. Можно было бы сказать, что генерал Буланин находится почти под прицелом. За всем этим где-то, но совершенно неизвестно, где именно, маячил второй спутник этого пустосвята или оккультиста, вот конь которого торчит тут же. Этот спутник мог явиться в любой момент и, увидя связанного пустосвята, стал бы, конечно, стрелять сразу же, не ожидая никаких разъяснений. Стоило бы, конечно, сделать иначе: перебраться в другое место, захватив с собою и пустосвята, и его коней, не зажигая костра, это дало бы, хотя и небольшую, но всё-таки хоть какую-то гарантию против появления неизвестного спутника.
От этого пустосвята нужно было, во всяком случае, выпытать всё. Генерал Буланин был вполне в курсе самых современных методов допроса, применявшихся в НКВД, но для этих методов нужно было всё таки время. А время было фактором, не поддававшимся никакому учёту: неизвестный спутник пустосвята, или оккультиста, или агента, мог появиться через день, но мог появиться и через минуту. В том, что он стал бы стрелять сразу же, у генерала Буланина не было никаких сомнений. Не было никаких сомнений и в том, что в этом случае положение и его самого, и его китайцев было бы совершенно безнадёжным.
Мысли у генерала Буланина неслись стремительно, но несколько путано. Было ясно только одно – эту невероятную встречу в тайге нужно использовать во что бы то ни стало. Она решала почти все проблемы. Оно давала деньги, коней, продовольствие, и, может быть, полную индульгенцию за всё то, что генерал Буланин проделывал в эмиграции и в СССР. Но по поводу этой индульгенции оставался всё-таки тревожный вопрос: а вдруг этот пустосвят и в самом деле какой-то оккультист, и что его книги – просто оккультные книги. Мало ли сумасшедших болтается по миру? Генерал Буланин попытался вспомнить всё то, что он читал или слыхал об оккультизме. Воспоминания оказались очень бледными. Когда-то генерал Буланин читал Блаватскую и даже Папюса, слыхал что- то о Гермесе Трисмегисте и об учении Великих Орканов, но всё это было очень неопределенно. Если пустосвят не знал даже и этого, значит, он, конечно, агент НКВД. Но если он и знал всё это, то и тут никаких выводов сделать было нельзя. Чрезвычайно возможно, что пустосвят был отправлен агентом в Тибет, а такие агенты проходят очень специальную подготовку, до Богословской включительно. Конечно, если НКВД слало своего человека, то оно уж позаботилось о его специальной подготовке. Генерал Буланин вспомнил, как его самого только что натаскивали по всякой концлагерной премудрости. Да, эти умеют работать… И, кроме всего того, откуда у отшельника и оккультиста могут быть такие деньги, да ещё и в валюте? Нет, конечно, агент. Его книги и манускрипты могут быть и в самом деле оккультными, но в них всё-таки может быть и шифр, одно другому не мешает. А там, в каком-нибудь штабе пусть уж сами разбираются…
Генерал Буланин подумал о том, что деньги-то, во всяком случае, нужно прибрать к своим рукам. И что нужно действовать по-кавалерийски – быстрота и натиск, “промедление времени смерти безвозвратной подобно”. Нужно спешно ликвидировать китайцев, несколько минут пожертвовать для специального разговора с пустосвятом, снова навьючить коней и двинуться дальше самостоятельно. Впрочем, пока эти китайцы не ликвидированы, пусть вьючат они. Генерал Буланин спрятал в свой боковой карман найденную у отца Петра наличность и приказал огромному китайцу привести в порядок вьюки. Тот положил берданку на свой спинной мешок и молча повиновался. Молодой китаец смотрел всё так же удивленно и всё так же держал свою берданку почти на прицеле. Генерал Буланин подобрал лежавшую на земле винтовку отца Петра и, пока огромный китаец вьючил коней, тщательно всматривался в тайгу, не вынырнет ли оттуда неизвестный спутник пустосвята? Отец Пётр лежал неподвижно и думал о том, что его дела, и в самом деле, очень плохи.
По той жадности, с которой генерал Буланин схватился за деньги, отец Пётр понял, что теория сотрудничества этого человека со Светловым не выдерживает никакой психологической критики. Это какой-то авантюрист, озлобленный и беспощадный, по-видимому, рискующий всем и, безусловно, готовый на всё. Но почему он направляется на Еремеевскую заимку? Впрочем, для теоретических соображений у отца Петра не было ни желания, ни времени. Огромный китаец быстро и умело навьючивал коней. Очевидно, таинственный русский собирается спешно двигаться дальше и было довольно очевидно, что ни брать с собою, ни оставлять здесь отца Петра он не станет.
Отец Пётр понял, что ему нужно, как говорится, считать последние минуты своей жизни, на помощь Стёпки надежды не было почти никакой, на чью-либо иную помощь не было, вообще, никакой надежды. Конец. И очень может быть, что окончательный конец, дыра, нуль, ничто. Блажен, кто верует. Сейчас, в эти последние минуты отец Пётр не находил никакого утешения ни в теории переселения душ, ни в нирване, ни в Гегелевской” дурной бесконечности”, вообще, ни в чем. Веровал ли во что-либо он, отец Пётр? Даже и в последние минуты никакого ответа на этот вопрос не было.
Огромный китаец кончил навьючивать коней. Привычным движением взвалил себе на спину свой, очевидно, очень тяжёлый мешок и стал застёгивать пряжку ремня. Отец Пётр не без некоторого удивления отметил, что, вместо последних минут, он почему-то интересуется проблемой пряжки и китайца. Но этот интерес был прерван сухим пистолетным выстрелом. Дальнейшие после выстрела события развернулись с молниеносной быстротой.
Генерал Буланин, улучив момент, когда огромный китаец возился со своим спинным мешком, осторожно отошёл от линии прицела берданки молодого китайца, стал перекладывать что-то из кармана в карман и, перекладывая, выхватил пистолет. Прежде, чем молодой китаец успел схватиться за свою берданку, генерал Буланин успел выпустить две пули. Но старой верности руки и прицела у генерала Буланина уже не было: молодой китаец, визжа и дрыгаясь, покатился по земле. Огромный китаец, очевидно, сразу же сообразив, что с берданкой он не успеет предпринять ничего, и что спинной мешок достаточно защищает его тыл, схватил с земли берданку и огромным тигровым прыжком бросился в тайгу, вниз, в обрыв, слева от тропы. Генерал Буланин выпустил вслед ему ещё три пули. Снизу доносился треск ломающихся веток и валежника, грохот сорванных с их вековых мест камней, какой-то неопределённый шум – то ли от скатившегося тела, то ли от скачков китайца. Генерал Буланин подбежал к обрыву над тропой, посмотрел вниз сквозь ветки и потом с ругательством вернулся.