Эти досье назывались “личными папками”. В каждой из них находилась официальная биография данного лица – имя, отчество, фамилия, дата рождения, служебный и прочий стаж, родственники, тут, обычно, ссылка на другую личную папку, дактилографические оттиски, фотографии, особые приметы, общая характеристика, многочисленные анкеты, заполнявшиеся лицом в самые разные времена, и ко всему этому годами и годами накапливались данные доносов, слухов, жалоб и, главное, шпионажа. Были указаны и имена лиц, которым этот шпионаж был поручен, а также и имена лиц, которым была поручена проверка шпионов. Специалисты этого дела на основании всех данных досье вычерчивали то, что официально называлось “профилем” – характеристику данного лица со всех точек зрения, в особенности, с политической. По существу, почти всё мало-мальски культурное, служилое, отчасти и рабочее, и крестьянское население вверенного товарищу Медведеву округа было учтено в этой картотеке. Были учтены и некоторые другие люди, не пользовавшиеся непосредственной заботливостью товарища Медведева, но имеющие или могущие иметь какое-либо отношение к делам и территориям, подведомственным товарищу Медеведеву. Данные об этих лицах присылались из других округов. Медведевский округ в порядке, так сказать, ведомственного товарообмена, снабжал копиями своих досье и другие округа. Так всё население СССР, как бы то ни было возвышавшееся над каким бы то ни было уровнем, было учтено, классифицировано и, так сказать, посажено на булавку. И если в округе появлялось новое лицо, внушавшее какие бы то ни было подозрении, о нем сейчас же наводились справки по месту его последнего жительства. Оттуда сейчас же поступала копия тамошнего досье. Так что, если лицо пыталось что-то утаить, его попытки были тщётными. Если оно было вооружено фальшивым документом, это устанавливалось немедленно. Если оно особо провиралось в бесчисленных своих анкетах, голая и беспощадная правда одерживала быструю победу. Если лицо внушало особые подозрения, но трогать его почему бы то ни было признавалось нежелательным, его “словесный паспорт”, дактилоскопическая формула, рост, вес и прочее, и прочее сообщались телеграфом по всем соответствующим картотекам. Это, в частности, делало невозможной какую бы то ни было контрреволюционную агентуру из заграницы: прибыл в Неёлово человек такой-то и такой-то формулы, указывает на Ахтырку, как на своё последнее местожительство, но по наведённым в Ахтырской картотеке справкам, указанный человек в Ахтырке не проживал.
“Указанный человек” попадал в Неёлове под шпионаж по всем трём измерениям, а в остальных соответствующих учреждениях СССР производились спешные раскопки в картотеках: кем бы мог быть человек таких и таких-то формул. Иностранная агентура, по опыту товарища Медведева, в среднем “выявлялась” в течение недели. Её обычно оставляли некоторое время на свободе, чтобы установить все её связи. Внутренняя контрреволюция выявлялась ещё скорее. Всё это вместе взятое создавало что-то вроде всемогущества…
Даже и товарищу Медведеву было как-то неприятно, когда стальная дверь картотеки бесшумно закрылась за ним. Картотека перегораживалась длинным коридором, в который выходили двери “А”, “Б” и так далее, до конца алфавита. Товарищ Медведев дошёл до двери, на которой стояло “Р”, “С” и “Т”. В ответ на звонок бесшумно открылась другая стальная дверь. В комнате под тремя буквами работало около десятка людей. Их собственные “личные папки” хранились где-то в Москве. Кто-то из этих людей, и не один, был свирепо засекреченным шпионом над остальными. А, может быть, и над товарищем Медведевым. Это всемогущество было всё-таки каким-то неуютным.
Товарищ Медведев имел, конечно, все или почти все права в этой картотеке. Взяв передвижную лесенку, он полез на соответствующую полку и достал оттуда плотный картонный ящичек с надписью: “Светлов, Валерий Михайлович”. Содержимое ящичка его слегка разочаровало, очевидно, центральная картотека не считала нужным сообщить всё то, что она знала об этом Светлове. А, может быть, не так много и знала? Товарища Медведева интересовал, однако, почерк.
Тут были образцы почерка. К ним был присоединён графологический анализ. Пробегая глазами данные этого анализа, товарищ Медведев иронически усмехнулся, правда, только про себя. Там было сказано о чрезвычайно сильной воле и об огромных “комбинационных умственных способностях”, ещё бы! А вот и почерк.
Конечно, это был почерк обрывка записки. Этого обрывка товарищ Медведев вынимать не хотел: пар десять глаз незаметно поглядывали на него не без некоторого интереса. Но, и не имея перед глазами этого обрывка, товарищ Медведев видел ясно, ошибки быть не могло, это был один и тот же почерк. Значит, товарищ Берман, действительно, был в каких-то очень таинственных сношениях со Светловым. Товарищ Медведев грузно поднялся из-за стола:
– Поставьте это на место, – сказал он одному из картотекарей.
Снова одна стальная дверь, потом другая, и из помещения картотеки товарищ Медведев вышел не без чувства облегчения. Усевшись в своем кабинете, он прежде всего позвонил дежурного и заказал ему коньяк. Коньяк и несколько ломтиков хлеба с икрой были принесены через пять минут. Товарищ Медведев стал размышлять.
Общая картина была ему, более или менее, известна. Группа атомных ученых, которых по ходящему в Москве выражению, товарищ Сталин ценил на вес мировой революции, раскололась. Одни продолжали работать. Как будто вполне лойяльно, но как-то очень уж неторопливо. Впрочем, кто мог бы установить нормальную скорость работы в этой атомной тьме кромешной? Другая группа была заподозрена в саботаже и посажена в Нарынский “научный изолятор”, где и сидит сейчас… Там же в качестве заложницы сидит и жена вот этого самого Светлова. Впрочем, Светлову, по-видимому, на это наплевать. Товарищ Медведев очень легко проецировал на других людей свои собственные отношения к людям. Самое неприятное случилось с третьей группой, она просто исчезла. Исчезла так бесследно, что никакие картотеки ничему помочь не смогли: шесть человек наиболее выдающихся исследователей атомной энергии, да ещё и с их семьями словно сквозь землю провалились. Некоторое время существовало предположение, что они сбежали заграницу. Но так как повсюду заграницей у родственного товарищу Медведеву учреждения была своя агентура, то это предположение пришлось оставить. Всяких иностранцев родственное товарищу Медведеву учреждение считало прирожденными болванами, неспособными скрыть какую бы то ни было тайну. Родственное товарищу Медведеву учреждение действовало среди иностранцев, как зрячий среди слепых. Если бы упомянутые шесть человек, да ещё и вместе с их семьями, оказались бы где бы то ни было заграницей, зрячее учреждение их открыло бы в течение двух-трёх недель. Но почти за три года ничего открыть не удалось.
Совершенно случайно был задержан человек с перепиской, которая как-будто бы указывала на та, что исчезнувшие учёные обосновались где-то в сибирской тайге у каких-то урановых залежей. Человека допрашивали, он не сказал ничего. Человека собирались пытать, но под коронкой зуба у него оказалась какая-то микроскопическая капсюлька с каким-то неизвестным ядом. Смерть наступила почти моментально. Случайно попался и этот американец, как его, но он, кажется, не причем, впрочем, можно будет прощупать и его. Совершенно случайно в Москве был замечен Светлов, по-видимому стоящий во главе исчезнувшей группы. К нему было приставлено пять самых лучших филеров учреждения. Двух из них нашли на полотне железной дороги в пределах Медведевской территории. Трое пока что исчезли совершенно бесследно. Учреждение имело некоторые основания предполагать, что Светловская группа, во-первых, имеет намерение взорвать Кремль и, во-вторых, имеет или будет иметь техническую возможность это намерение привести в исполнение.