— Так, наверно, теперь и пристанет к нам — «артисты»! — очень довольный и ребятами, и разговорами, и самим собой, радостно засмеялся Симка.
— Пусть себе называют! — Гринька беспечно махнул рукой. — «Биологом» прозвали, теперь еще «артист». Пусть. — Он посмотрел на освещенные витрины магазина по другую сторону улицы и предложил: — Сходим? Спичек надо купить.
Симка сразу вспомнил, как полчаса назад «злодей Гринька» ловко попыхивал на экране сигаретой. «Видно, давно курит», — решил Симка. Они остановились у светофора, пережидая поток машин.
— Ты когда первый раз закурил? — спросил Симка.
— Еще в третьем классе.
— А я только нынешней зимой попробовал.
— И как?
— Не нравится, — откровенно признался Симка. — А чего хорошего? Во рту дерет, тошнит. У нас и отец не курит. Раньше-то курил… Вот, говорят, если человеку становится трудно, то курить начинает. Отец, наоборот, — бросил после того, как ослеп… И у Кости отец не курит… Гринь, а тебе курить нравится?
Улицу перешли, миновали угол магазина, а Гринька так и не ответил на вопрос. Молчит, насупился, думает о чем-то.
А думал Гринька о своем отце. «Интересно: курит он или не курит?.. Бабушка никогда об этом не говорила. Может, мать помнит?.. Вот ведь какое дело — ничего-то почти не знаю про отца. Точно и на свете нет его…»
Упрямый Симка от своего не отступает: неужто Гриньке и правда приятно, когда вдыхает этот противный дым? Отчего же его, Симку, тошнит? И плеваться хочется. Кашель нападает.
— Гринь, ну чего ты не скажешь — приятно курить?
— Отстань! Пристал как репей… А спички нужны, чтобы газ на кухне зажечь. Котлеты сегодня разогревал — последнюю спичку истратил. Хорошо, если мать купила. Только разве… — Гринька не договорил, сплюнул…
К своему дому Гринька подходил в тот поздний час, когда потемневшее небо уже заштриховало линии крыши и стен, а квадраты окон раскрасились разноцветными красками. Крайнее справа, светилось и окно на восьмом этаже.
«Значит, дома» — скорее с облегчением, чем с неприязнью, подумал Гринька. Обида обидой, а все же где-то сидела тревога — что с матерью?
Целую минуту Гринька в нетерпении простоял перед сомкнутыми дверями лифта. Ни разу немигнув, кнопка вызова кровянилась ярким пятном. Застрял где-то лифт, испортился. Гринька заспешил по лестнице вверх.
Быстро бежал. Уже к седьмому этажу сбил дыхание… Но вот и дверь квартиры. Уфф! Достав ключ, Гринька прислушался… Точно, музыка играет. Развлекается — перед телевизором сидит. Но, зайдя в переднюю, через стекло двери увидел, что экран телевизора темен. И еще увидел: кастрюля по-прежнему стоит посреди пола. И тетрадный листок там же, нетронутый. Словно мать и не приходила. А свет, музыка?.. И табаком вроде пахнет… Он не ошибся. Открыв дверь, явственно почувствовал запах сигарет. И тотчас из-за ширмы показалась мать. В нарядном платье, волосы распущены.
— Гринюшка, — обходя кастрюлю, на которой красовалось его послание, виноватым шепотом выговорила Валентина. — Посиди пока там… — И, взяв сына за плечи, слегка подтолкнула к двери кухни.
— Кто он? — Гринька не смотрел на мать.
— Ты не знаешь… Знакомый.
— Снова пила?
— Ох и милиционерик ты! Да чуть-чуть. Пригубила только.
— Пригубила! И с какой это радости накурил он… знакомый твой. Не продохнешь.
— Мужчины. — Она вяло махнула рукой. — Такая порода.
— А отец?
— Что?.. Какой отец?
— Один у меня отец. Будто не знаешь! Дмитрий. Он тоже курил?
Она уставила на сына зеленые, разом сузившиеся глаза.
— Ты чего это выдумал? — И погрозила пальцем. — Душу вздумал травить мне! Перечеркнула я Дмитрия. Крест-накрест. Не знаю, не помню. Вот так. — Она взялась за ручку двери. — Сиди тут, и не слышала чтоб тебя!
И Гринька сидел. Была у него в детстве привычка кусать ногти. Бабушка Катерина не один раз пальцы ему перцем натирала. Все-таки отучила. А тут вспомнилась давняя привычка — на двух пальцах до основания обкусал ногти.
Ловко у нее получается: не знает, не помнит! Привела себе мужика, милуется с ним и все на свете забыла. Чего уж тут про какое-то кино говорить! И не подумала, конечно. И записку не прочитала. Подумаешь, кино! Ей и на Дмитрия, его родного отца, наплевать. Пусть плюет, если не нужен. А, ему, Гриньке, очень даже нужен.