Дома с хозяевами отношения самые теплые. Николай Степанович иногда раздражал многословием, уж очень педагогическими, учебническими литературными суждениями, нет, не современными, не "по Абрамовичу", а провинциально интеллигентскими, в меру прогрессивными. В то же время рискованных утверждений никогда себе не позволял, Бориса побаивался: все-таки офицер, взводом командует. Ирина Петровна, немного взбалмошная, гораздо более искренняя, но одновременно вполне прагматичная, возможных материальных выгод не упускающая, с Борисом разговаривала, как с членом семьи. Попросила дать домашний адрес и написала восторженное письмо Елизавете Тимофеевне, в котором всячески хвалила ум, воспитанность и образованность Бориса. Та, естественно, ответила, поблагодарила, а в очередном письме Борису поинтересовалась, не видит ли в нем хозяйка будущего зятя.
С Ольгой Борису было просто. Стандартное ухаживание с шутливыми пикировками, танцы, ничего серьезного ни у него, ни, по-видимому, у нее. Ольге явно льстило, что за ней ухаживает, гуляет с ней вечером по главной улице поселка не мальчишка, а командир, фронтовик, гораздо (на целых три года) старше ее.
Много времени Борис проводил в библиотеке. Часто, отослав взвод с Крошиным на полдня в поле на тактические учения и строевую подготовку, часами читал Гете, Гейне, Ницше. Ольга поставила ему особый столик, не в маленькой читальной комнате, а у окна за книжными полками. Впрочем, и в читальной никогда никто не сидел. Борис был потрясен прозой Гете. До войны читал стихи, пробовал одолеть «Фауста» и не смог: скучно, многословно. После любимого Гейне добротные стихи Гете казались тяжеловесными, слишком правильными. Но проза, особенно оба тома "Вильгельма Майстера" и " Дихтунг унд Вархайт", поразили. Действительно — олимпиец. Казалось — что еще можно сказать о жизни, о человеке? Но все-таки Гейне был ближе. Перечитывал «Райзебильдерн», переводил стихи из "Бух дер Лидер". Взялся даже за "Дойчланд — айн Винтермэрхен", перевел половину и надоело.
В библиотеке каким-то чудом сохранился весь Ницше по-немецки. Когда-то, лет шестнадцати, Борис запоем читал и перечитывал «Заратустру». "Человек есть нечто, что нужно превзойти" — казалось глубокой мудростью. Эмоциональная мистическая образная проза Ницше действовала, как стихи. Теперь увидел: стихи не очень хороши. Конечно, никаким "предтечей фашизма" этот искренний и больной человек не был.
Борис не только переводил. Особенно много писал ранней весной. Пять-шесть стихотворений объединил он в "Весенний цикл". Сейчас, возвращаясь вдоль лесной опушки к поселку, Борис молча декламировал в такт шагам.
Разве я могу рассказать В неумелых своих строках, Как под солнцем слепит глаза Нерастаявший снег в полях. Где найти такие слова, Будто небо — просты и ясны? Как стихами нарисовать Образ юности и весны? И кому рассказать о ней? Я оглядываюсь кругом — Вижу, осень в сердцах людей, Люди думают о другом. Если мир наш с ума сошел, И идет по стране война, Разве все же не хорошо, Что на землю пришла весна? Разве ветер в лицо не бьет? Разве можно угрюмым быть, Если молодость нас зовет И выдумывать и творить? Пусть же ты сегодня один, От веселых друзей далек, — Для себя одного находи Сочетанья несвязных строк. И ходи, и смотри кругом, И пошире открой глаза, Чтобы видеть все и потом Обо всем себе рассказать.У крыльца Бориса ждала Ольга.
— Гуляешь, товарищ командир? А к тебе твой денщик прибегал. Велел передать, чтобы сразу, когда бы ни пришел, явился к ротному.
Костин жил в одноэтажной пристройке к зданию школы.
— Товарищ старший лейтенант…
— Отставить. У Феньки был? Да я не ругаюсь, Борис. Просто хотел пораньше тебе сказать. Пришел приказ из Округа. Ты и еще несколько офицеров из ЗСБ направляетесь в распоряжение штаба Степного фронта. Завтра все дела приведешь в порядок, послезавтра утром сдашь взвод Крошину. Как взвод-то? С этим ты уже целый месяц.
— Взвод хороший, Николай Кузьмич.
— Жалко с тобой прощаться, лейтенант. Ты завтра вечером ко мне после ужина приходи, посидим напоследок.
2