Железо в жилах уже не то,
Волос на руке не колюч,
А у сердца осталось ударов сто,
И сердце запрут на ключ.
Ему принесли винтовку — ту,
Что теперь возьмет его сын,
И за приступом взятую высоту
Золотые с гербом часы.
Он открыл затвор — напрасный труд:
Все патроны ушли в расход,
Часы стоят — часы не идут,
Им пыль переела ход.
И упала рука — с одеяла взяла
Славный лист, что положат в гроб,
На листе вверху — Гельсингфорс — скала,
Песий зуб внизу — Перекоп.
Лучше б яма волчья — шалый шлях,
Круторебрый Уральский лом,
Ему ль, точившему коготь в полях,
Умирать в углу за стеклом.
Из-за Рейна руки кричат ему,
Был Мюнхена лебедь ал,
На Востоке с красным серпом чалму
Качает Каспийский вал.
Но слышит ухо насторожась,
Что стук уже тут как тут,
Четыре лопаты, враз торопясь,
На Марсовом землю скребут.
1922.
Баллада о гвоздях
Спокойно трубку докурил до конца,
Спокойно улыбку стер с лица.
— Команда — во фронт, офицеры вперед,
Сухими шагами командир идет.
И слова равняются в полный рост:
— С якоря в восемь. Курс ост.
— У кого жена, дети, брат, —
Пишите, — мы не придем назад.
— Зато будет знатный кегельбан.
И старший в ответ: — есть, капитан!
А самый дерзкий и молодой
Смотрел на солнце над водой.
— Не все ли равно, — сказал он: где?
Еще спокойней лежать в воде.
Адмиральским ушам простукал рассвет:
— Приказ исполнен. Спасенных нет.
Гвозди б делать из этих людей,
Крепче б не было в мире гвоздей.
1921.
Подарок
Льет кузнец в подковы серебро,
Головы багровые плывут,
Над Кубанью белошумною Шкуро
Ставит суд — святые не спасут.
Плясом ширь до чертовой зари,
Ноги бьют, как коршуны когтят,
На черкесках ходнем ходят газыри,
Шашки рубят ветер вперехват.
Волчий хвост свистит на башлыке
Захочу — в кусочки размечу,
Белы лебеди с бронями на реке,
С пушками, царь — пушке по плечу.
И заморским он кричит ежам:
— Расскажите дома королю,
Краснолапы мне не сторожа,
Богатырки бочками солю.
— Захочу — наставлю горбыли,
Поседеет под ногой трава,
А Кубань: станичник, не скули,
Бьет челом и шлет дары Москва:
Каравай свинцовый да кафтан,
Было б чем качаться на валу,
А чтоб жажду залил атаман —
Черную Кремлевскую смолу.
1922.
Баллада о старом тралере
Он недвижим, он дряхлеет между
Пароходов, скинутых с учета,
Плесенью одевших корпуса…
Здесь живут между камней не свежих
Катера с чиновничьей заботой
Да скрипят ревизий голоса.
Так стареют вещи налегке:
Капитан за водкой в кабаке,
И компас, заброшенный без цели,
Кожанной отшельник кельи,
Револьвер в карманном подземельи.
Слово: смерть — печатал так легко ведь
Черный, полированный станок,
Как и тралер, он отведал крови,
И врага на траверсе стерег.
Но теперь безмолвен барабан —
Букв свинцовых старое изданье,
Цензор тишине обрек, и вот
Никуда уже который год
От таможни полосатой зданья,
Якорного, ржавого шатанья —
Крепок рук веревочных аркан…
Тралер спит и видит сон пока:
— Он бродит, море шевеля,
И всюду минные поля,
Весь мир покрыт одной волной,
И корабли идут стеной,
Победой душу веселя —
Но всюду минные поля.
За плеском — плеск, и все в огне —
И флот прославленный на дне.
И сотни рук и сотни труб
Ведут с акулами игру.
Кто возвращается со дна?
Опять над морем тишина…
И море мирно, как земля,
Но всюду минные поля.
В порту над темною водой
Вдруг встрепенется тралер сонный,
И весь дрожит, палач седой,
Предсмертной грезой увлеченный…
А это только ветер в бок
Его ударил, и замолк…