Потому что синтезировать гены мы научились, а исключать из них наследственные пороки до сих пор не умеем…
Это еще что. Первые эксперименты иной раз давали эффекты от трагических до комических: доброволец начинал полностью имитировать поведение «генетического родителя». По улицам ходили (и до сих пор встречаются) тупые римские легионеры, красотки-одалиски, торопившиеся при приближении мужчины закрыть лицо, а один тип, которому ввели неочищенный препарат некоего философа, месяц отравлял своим зловонием воздух, сидя в бочке напротив здания мэрии…
Цепрянец получился вполне нормальным. Только периодически менял сексуальную ориентацию. Да, и некоторые его любовницы и любовники жаловались, что во сне он разговаривает на нескольких языках и отвечает самому себе. Но это, собственно, и все.
Охая, президент доковылял до окошка и глянул на улицу. Ветер рванул вверх и в сторону ярко раскрашенное полотнище, рисунком похожее на персидский ковер — знамя Республики, в честь Дня Независимости вывешенное под окном отца народа. На знамени причудливо сплетались элементы символики самых разных государств и самых разных культур, подаривших Клеткинштату свое наследие.
У дверей кто-то вежливо кашлянул.
— Знаю, знаю, — не оборачиваясь, ответил Цепрянец. — Опять ругаться будете, что подставляюсь под снайперов. Ну, кому нужно в меня стрелять?
— Господин президент, хочу напомнить, что еще год назад такая угроза была более чем реальна.
— Время идет. Ситуация меняется. Почему вы не хотите идти в ногу со временем?
— Береженого бог бережет, — ответил Годунов.
«Классический вариант, — подумал Цепрянец. — Идеально заботливый и предупредительный царедворец. До последнего момента будет прикрывать властителя собой, но в случае смерти оного окажется ближе всех к заветному местечку на троне. А потом развяжет войну… Впрочем, какой я царь — под патронатом наместника метрополии…»
— Надоело все, — буркнул он. — Представить себе не можете, до чего надоело. Все. Начиная от чертовой подагры и заканчивая этой поганой летаргией, в которую впала наша республика.
— Я бы на вашем месте не слишком уповал на летаргию, господин президент. С восточной окраины опять идут нехорошие слухи.
— Вы им верите, Борис? Не смешите меня. Хотите, я скажу, откуда ноги растут у этих слухов? Из агитационной кампании, которую я сам придумал и провернул. Когда мы боролись с самогенщиками. Вы уже забыли, какие листовки мы распространяли среди населения? «Люди! Не доверяйте подпольным продавцам, не покупайте несертифицированный генный материал! Я, мать двоих детей, еще вчера была Еленой Прекрасной. Сегодня у меня, как у Цербера, две головы и, вдобавок, рыбий хвост!» Какой идиот может поверить в эту ахинею? А? Правильно: люди. Причем, дурацким листовкам из почтового ящика верят больше, чем гениальным речам с трибуны. — Цепрянец хмыкнул. — Только представьте: Елена Прекрасная с рыбьим хвостом ползает от одного почтового ящика к другому, пугая соседей двумя звериными головами вместо одной женской. С ума сойти можно.
— Завтракать пойдете в холл, или принести вам кофе сюда?
— Сюда, если вас не затруднит. Сегодня я что-то еле двигаюсь.
Борис бесшумно растворился в дверном проеме.
Месяц назад президент начал уговаривать господина Клеткина подобрать ему другой генотип. «В этом качестве я себя уже выработал, — объяснял Цепрянец. — Кроме того, мне по болезни давно пора на пенсию, в соответствии с законом о гуманизме, который я сам же и сочинил. Препятствуя мне, вы подрываете мой авторитет… Я уж не говорю об элементарной этике». Клеткин кивал головой: «Что-нибудь придумаем.» Клеткин шутил: «Как же так, вы — наше знамя, символ республики! Ай-ай-ай, господин президент, а если из-за вашего исчезновения начнется смута?» Клеткин просил: «Не так спешно. Десять лет вы жили с генотипом, идеально подогнанным под ваш носитель. Над новым — работать и работать»… и тому подобное, до бесконечности. За весь месяц никто не явился к президенту взять пробы носителя.
Раньше в потайном ящичке стола Цепрянец хранил заначку генматериала. Знал о ней только Авиценна — левое полушарие Клеткина. После того разговора, месяц назад, к президенту наведался весьма назойливый журналист Гермес, мать его Гера… Исчезла не только заначка, даже самые обычные транквилизаторы.