Выбрать главу

Я шел по вагонам. Из титанов пахло угольным дымом. В коридорах стояли люди в домашней одежде и внимательно вглядывались в темные окна. За окнами вдоль железнодорожного полотна тянулась в основном помойка, которой, по меткому замечанию драматурга Гришковца, принято любоваться и про которую принято говорить с патриотическим чувством: «Какая красота!»

– Красота все-таки! – сказал мне, кивая в окно, мужчина в трусах и в майке, когда я проходил мимо.

Времени было полночь. За окнами была пустота. Поезд проезжал по темному участку леса. Опушка завалена была мусором, который пассажиры выбрасывают на ходу из окон. Видны были только черные тени сосен, белая заснеженная земля да отравлявшие белизну снега кляксы пластиковых пакетов. И пахло жареным луком.

Вагоны-рестораны в отечественных поездах – известного свойства, и ужины в них тоже свойства известного. На закуску подают увенчанный красивой и накрепко замороженной розочкой из сливочного масла бутерброд с красной икрой либо язык с хреном, напоминающий войлочную стельку. На первое подают солянку или борщ в горшочке, причем горшочки, подобающие этим яствам, друг от друга отличаются, тогда как сами яства – нисколько. На второе подают свиной эскалоп в кляре либо в кляре же осетровое филе со сложным гарниром. Смысл гарнира – в том, чтобы пассажир мог отличить мясо от рыбы, ибо на вкус их отличить никак нельзя. Но это и не важно: считается, что всякое блюдо радует, если закусывать им водку. Водка в поезде всегда подается «Синопская», но если заказать, например, водки «Русский стандарт», то заботливый бармен нальет «Синопской» из бутылки от «Русского стандарта». Чай в меню значится непременно индийский, даже после того как правительство Индии отказалось купить у России подводную лодку, не сумевшую на испытаниях попасть никуда ни одной ракетой, и санэпидслужба России заявила в ответ, будто индийский чай сплошь заражен капровым жуком. Ничего, пьем и с жуком.

До самого закрытия, то есть, почитай, до Бологова, из прикрепленного под потолком телевизора поступает видеозапись патриотического концерта «Россия, вперед!». Деятели культуры на экране поют мужественную песню «Как упоительны в России вечера», известную в творческих кругах под уменьшительным названием «Какупа», либо же девичью – «Вдоль ночных дорог». Выглядят деятели культуры подобающе – они на высоких каблуках, в нижнем белье и практически без верхней одежды. Вклинивающаяся в концерт духоподъемная речь новоиспеченного отца нации любовно из записи вырезана видеопиратами. Одним словом, в вагоне весело, свободных мест нет, и принято подсаживаться за столики к совершенно незнакомым людям, знакомиться, врать о себе с три короба, говорить, будто ты инженер лифтового хозяйства, будто едешь в Петербург проектировать сверхзвуковой лифт в строящейся Башне Газпрома и будто последний отпуск провел, путешествуя то ли по монастырям Шаолиня, то ли по самым грязным барам Каракаса.

Я уже справился с языком, с солянкой, с сотнею граммов водки и готовился приступить ко второй сотне под бог знает что в кляре, когда к моему столику подошел седой и грузный мужчина лет пятидесяти.

– Разрешите? – мужчина кивнул на место напротив меня.

– Пожалуйста, – промычал я с полным ртом, сопровождая мычание пригласительным жестом.

– Сережа, – протянул руку мой новый знакомец.

– Валера, – пожал я руку.

Мы заказали водки. Тяжело облокотившись на стол и подпирая тяжелую голову тяжелыми кулаками, Сережа смотрел на меня тяжелым взглядом и задавал вопросы. Сколько мне лет, где работаю, женат ли, есть ли дети и ходит ли в школу младшая девочка. Я отвечал, не задумываясь, и после первого раунда вопросов Сережа поднял рюмку:

– Ну давай выпьем за знакомство.

Я опрокинул рюмку, обратив только внимание, что попутчик мой из своей рюмки отхлебнул не больше половины. А он уже продолжал вопросы: зачем еду в Петербург, как связался с несогласными, не американцам ли принадлежит моя газета, не американский ли шпион Гарри Каспаров.

– Ну, – сказал попутчик наливая мне полную рюмку, а в свою рюмку подливая несколько капель, – давай, Валера, выпьем за Россию.

– Давай, – я протянул через стол рюмку, чтобы чокнуться.