Первые пять сеансов великий философ пытался объяснить доктору тонкости уравнения «“А” является, но не равняется “А”», растолковать, в чем состоит его революционность, однако тот на поводу не шел.
Он все увеличивал дозировку торазина, пока ум Макса в итоге не начинал плыть. А посещать доктора парень должен был пять раз в неделю, до последующего назначения.
Лишь в конце мая доктор Остин отметил у пациента существенное улучшение и сократил количество сеансов до трех в неделю. Прогресс чувствовал и Макс. Он приноровился отвечать на вопросы таким образом, что доктор Остин больше не улавливал каких-либо отклонений или того, что пациент страдает синдромом грандиозности. О своем предсмертном состоянии, как и о тех двенадцати цветах и именах, Макс ни разу не заговаривал, просто не видя в этом необходимости. Макс знал, что доктор находится на одной с ним мыслительной волне, и это было для него абсолютно приемлемо. Ведь далеко не все знакомые парня могли на нее настроиться.
Во всяком случае, так он ощущал.
Несмотря на явное улучшение и адаптивность, философ втайне по-прежнему считал, что «“А” является, но не равняется “А”» — несравненное в своей гениальности уравнение, а его внутренние озарения революционны, способны изменить судьбы мира. Макс в самом деле полагал, что делиться этими идеями ему надо более осмотрительно. Вместе с тем это не уменьшало значения самих открытий.
К сентябрю студент был восстановлен в Йельском университете с одним лишь ограничением. Он не мог посещать курсы философии.
Глава 5
Изгнание из Боливии
1970 год
Восстановившись на факультете, Макс теперь из осторожности держался, как говорится, посередке: если спорт, то не соревновательный; если поведение, то неброское, чтобы и родители с профессорами были довольны, и вообще никто не опасался за его умственную стабильность.
Разумеется, от своего понимания понимания и всего, что оно влечет, Макс не отрешился, хотя курсов философии, как ему и было указано, не посещал. Зато он украдкой проник на курсы культурной антропологии и структурализма, что давало ему возможность обозревать сбивчивый, блуждающий путь неуклонного развития человеческого мозга и сознания — из культуры в культуру, из века в век.
Весной семидесятого он познакомился с Полом Хэйзлтоном, будущим политологом, особо интересующимся Латинской Америкой. Пол участвовал в программе по Перу, именуемой «Projecto Amistad» — проект «Дружба» — и состоящей из американских студентов, решивших, что им по зубам даже более прямая программа, чем «Корпус мира», в налаживании близких контактов между американскими студентами и народами Латинской Америки.
Идея состояла в том, что сорок студентов посылаются в перуанскую Арекипу помогать строить школы, участвовать в социально-полезных программах и вообще творить добро всякими способами, рекомендованными руководством из Американско-Перуанского культурного центра Арекипы. Добровольцы при этом размещаются в семьях горожан, что тоже является частью культурного обмена.
Поскольку Макс уже свободно владел испанским, проект «Дружба» на лето подходил для него, можно сказать, идеально. Тут тебе и новые приключения, и возможность освежить знание языка.
Все складывалось как нельзя кстати. Семья в Арекипе, где Максу предстояло жить, как две капли воды напоминала ту, что оставалась в Барселоне: вдовствующая сеньора Родригес с двумя сыновьями, пятнадцатилетним Альберто и семнадцатилетним Хавьером. С ними также проживала сестра сеньоры Родригес. Им всем хотелось научиться английскому языку и достичь экономической свободы, какой, в принципе, способствовала их принадлежность к среднему классу. На этот почтенный уровень семью вывел сеньор Родригес, покуда был жив. Как и во всех местных семьях, за исключением разве что беднейших, при них состояло несколько слуг: два садовника, кухарка и пара горничных, несмотря на то что дом был не такой уж большой.
Из комнаты Макса открывался вид на безупречно белый центр Арекипы. По закону все здания подлежали покраске в белый цвет, и город в лучах солнца сиял искристо-снежной белизной, от которой дух захватывало. Неизгладимое впечатление оставляли и роскошные оранжево-розовые закаты рано гаснущего дня.
Этот город с величавой громадой вулкана Эль-Мисти на фоне неба, горящего сквозной синевой, пленял своей небывалой красотой. Как и тогда в Испании, Макс исподволь чувствовал глубокую связь с этой страной и ее народом, а на душе было непередаваемо уютно.