Мухаммад Зафрулла Хан объяснял, что Христос перестал дышать, но это не означает, что Он фактически умер. Йоги могут задерживать дыхание на несколько дней кряду. Разумеется, таких способностей у Христа было с лихвой.
В книжке фигурировала еще так называемая мазь Иссы, которая, по словам Хана, по-прежнему используется в Индии и Пакистане для лечения ран и порезов. «Мазь Иссы» с хинди переводится как «мазь Иисуса» и названа так потому, что именно этим притиранием в свое время после снятия с креста был возвращен к жизни Христос.
Далее ахмадийя ссылались на гробницу со скульптурной фигурой, у которой на ладонях и ступнях виднеются отверстия именно в тех местах, где когда-то во время распятия они были у Христа. Сектанты считали, что это и есть гробница, где был похоронен Иисус, мирно почивший во сне. Это мнение стало одним из постулатов их веры.
Нынешние ахмадийя считали, что в тысяча восемьсот тридцать пятом году Сын Божий реинкарнировался в отдаленной деревушке Кадиан, близ пенджабского Амритсара в Индии. Амритсар был более известен своим золотым храмом, главным святилищем сикхов, которые в тех местах превосходили численностью индуистов и мусульман.
В обязанности Макса входила подготовка к интервью едва ли не с каждым главным духовным лицом и религиозным деятелем на планете. Их список включал далай-ламу, старших гуру Ришикеша, настоятеля греческого православного монастыря Маар Саба, что на библейской ничейной земле под Иерусалимом, тамошнего верховного раввина, предстоятеля англиканской церкви, нескольких верховных монахов из Японии, мусульманских святых из Дамаска, не считая несметного множества менее именитых, а то и самопровозглашенных духовных деятелей.
Интервью брались и у широко известных людей из разряда экстраординарных, от экстрасенсов до признанных и непризнанных гениев. Откровенно говоря, особого впечатления почти все они не производили. Ощущение было такое, что их больше заботит собственный авторитет, сбережение традиций и власть над своей паствой, нежели передача истинно духовного знания.
Интервью, которое Макса впечатлило, было взято у далай-ламы в его индийском доме, в Дхарамсале. Этот человек обладал подлинной притягательностью и открыто рассуждал и о положении в мире, и о собственных недостатках.
«В бедственном положении моего тибетского народа китайцы не так уж и виноваты, — говорил он. — Тибетское общество было коррумпированным и тираничным. У нас были крепостные, угнетенность и несправедливое общественное устройство. Китайцы все это подчистили, но излишне увлеклись. Они разрушают тибетскую культуру, и нам необходимо с ними сотрудничать, чтобы гарантировать более достойную судьбу моему народу.
Я существую для блага своего народа, — продолжал он. — И лидер я для него не только духовный, но и политический. Возможно, я последний из далай-лам: в будущем нужды в далай-ламах не будет. Если Тибет вольется в китайское общество, сохранив свою автономию, мое предназначение исполнится. Буддизму будет дано процветать.
Суть всех религий одинакова, тибетский ли это буддизм или что-то еще. Заповеди вашего Христа аналогичны учению нашего Будды. Свет есть свет, истина есть истина. Любовь и сострадание — это универсальные законы всех истинных религий. А за этим лишь то, в какие одежды рядиться. По нашей тибетской традиции наисвятейшие монахи носят самые смешные головные уборы. А все для напоминания о том, чтобы они не воспринимали себя чересчур серьезно».
Это интервью было, можно сказать, единственным лучом света. В целом же поездка вызывала скорее разочарование и упадок веры. А тут еще истеричные выходки Аманды и напыщенное властолюбие особ духовного звания, которых ему приходилось интервьюировать.
При этом Макс замечал, что негативная энергия Аманды, каким-то образом резонируя, отзывается взвинченностью у многих других участников проекта. Что это, как не косвенное доказательство той синхронности, с какой положительная или отрицательная энергия коррелирует со своим собственным вибрационным уровнем.
Макс часто размышлял о Двенадцати и о своих собственных духовных изысканиях. Кто так управил, что ему выпало встретиться со всеми этими религиозными и духовными авторитетами? Ни один из них с теми двенадцатью именами совершенно не ассоциировался. Ни с одним — кроме разве что далай-ламы — у него даже не вышло интересной беседы. Вера и упование простых людей и даже целых народов зачастую оказываются в единовластном распоряжении личностей, не руководствующихся ничем, кроме собственного догматизма.
Так зачем же ему вменили с ними встретиться?