-Я не хотел его убивать, это вышло случайно: мы боролись, я толкнул его и он упал на…, ударился головой о…
-Это ничего. Мне нет дела до того, что Роско разбухший и бескровный плавает на дне колодца – что ж, пусть – все равно он был плохим агентом.
-Тогда вы не злитесь на меня за то, что я убил его?
-Я нет, но за дверью стоит человек, который просит меня отдать вас ему.
-А кто он?
- Отто, брат Роско, уже который день он плачет над своим горем. Если что-нибудь отравляет ему настроение, так это вы – он не находит слов для выражения своей ненависти. Роско был презренным и ничтожным мерзавцем. Отто еще хуже, чем Роско. Да он просто каннибал. Вчера – страшно подумать - он точил нож и говорил, что кровь будет литься, как вода. Боюсь, вы не доживете до утра.
-Не отдавайте меня ему! – испуганно воскликнул я.
-Но и это ничего, можно отослать его, скажем в Парагвай. Все зависит от вас. Если вы согласитесь сотрудничать с нами, вас никто и пальцем не тронет.
-У меня нет выбора. Что вы от меня хотите?
-Вы должны войти в доверие к герцогине Абенсберг. Информация в обмен за вашу жизнь.
-Я согласен. Только избавьтесь от Отто, в нашем соглашении это главное.
-Теперь вы спасены!
-А когда меня отпустят?
-Прямо сейчас. Я руководствуюсь девизом одного английского лорда: «Дела – все, слова – ничего». Я отвезу вас на своей машине в отель.
При тех обстоятельствах, в каких находился я последние два дня, слова Адольфа ошеломили меня. Он встал, взял портфель и пошел к выходу, знаком увлекая меня за собой: и лишь только мы вышли, фрау Гретлин возникла перед нами.
-Но подождите, гер Мэссон! Он что с вами уходит? – ровным голосом спросила она, при этом лицо ее было непроницаемым.
У меня дух захватило от страха.
-Да. Я освободил его.
-Никто мне ничего не говорил.
-Я вам сейчас говорю.
-А Блекет знает?
-Как может он знать, если я принял решение минуту назад.
-Вы должны у него спросить.
-Я принимаю всю ответственность на себя, ведь у нас есть уверенность, что м-р Гримм понимает, что у него не может быть никаких сомнений относительно наших намерений.
Уже в машине, находясь все еще под впечатлением незаурядной личности фрау Гретлин, я, взявшись судить о характере человека по его внешности, сказал:
-Странная она особа.
-Обязан с вами согласиться. Эта женщина не знает великодушия и сострадания, все в ней унылое спокойствие, но она, надо признать, отлично ведет дом и у нее безупречная репутация. Властная натура, живет очень замкнуто. Я до сих пор не знаю, что отвечает ее вкусу, а что нет. Я пытался разнообразить монотонность ее существования, но она не идет на контакт. Уже того, что я говорю на хорошем английском языке, курю американские сигареты и предпочитаю виски вполне достаточно, чтобы вывести однозначное заключение из моей лояльности рейху, она, как вы догадываетесь, у нее вызывает сомнения. Мы оба родились и выросли в Веймаре, но я не выражаю свои мысли тем языком, на котором говорят в наших краях, и это кажется ей, очень подозрительным.
-У нее есть привязанности? – полюбопытствовал я, думая, что в отношении этой женщины вполне возможно однозначное суждение – она бессердечна.
-Была одна. Раньше фрау Гретлин приглашала к обеду какого-то оперного певца, с которым любила говорить о музыке. Вот уже как год он поет в венской опере.
-Знаете, вчера вечером я получил пакетик конфет. От нее, наверно.
- Что вы, нечего и надеяться! Те шоколадные конфеты были от меня.
Я поблагодарил и снова начал задавать вопросы.
Я стоял на освещенном солнцем дворе и смотрел на запущенный сад – траву не косили, она была такой высокой, что доставала до нижних ветвей яблоневых деревьев. Я подумал, как приятно быть здесь весной, в это время цветут персики, яблони и жасмин, их бело-розовые цветы наполняют воздух приятным благоуханием. Из сада, в который я попал через калитку, я двинулся к дому, пересек двор и поднялся по боковой лестнице. Парадная дверь когда-то богатого и великолепного дома была закрыта, и угловая, над которой свисали переплетенные между собой виноградные лозы, тоже. Тогда я вернулся назад, встал под окном спальни и стал звать Берту. Несколько минут я смотрел на испещренную трещинами стену, заглянуть в окна я не мог, они находились довольно высоко, фундамент был каменный, вдоль него, как водится, росла крапива и кое-где купена и подорожник.
Ничего не оставалось, как вернуться в город. Час или больше я бродил по улицам. Вечером меня ждала печальная новость. Эктор принес газету двухдневной давности, на последней странице давались некрологи, он указал пальцем на один, который ничем не выделялся среди всех других. «Неожиданно скончалась герцогиня фон Абенсберг, она происходила из древнего баварского дворянского рода. Последние девять лет жила на вилле Доррего, в Буэнос-Айресе. Она жила обособленно, ни с кем не общалась, почти не выходила из дома. Ее нашли мертвой в постели. Друзья герцогини похоронили ее на кладбище св. Марка».