Приехав на виллу Доррего, я какое-то время бродил вокруг нее, и только удостоверившись, что там никого нет, приблизился к дому, радуясь, что сумею воспользоваться своим превосходством над теми людьми, которые вызывали у меня отвращение. Едва войдя во двор, я с первого взгляда заметил на дверях бумагу с оповещением, что дом опечатан. Но что мне до этого! Я обошел дом, зная, что в сад выходит дверь, через нее я вытащил труп Роско. Я залез на перила, затем ногой упираясь на подоконник, ухватился за верх выступающей балки и одним рывком легко взобрался на плоскую крышу крыльца. Над ним имелось окно. Локтем я разбил стекло, извлек из рамы острые осколки и проник внутрь. Я, конечно, не сразу отважился пойти дальше и минуту-две стоял в оцепенении, безжизненная тишина пустого дома пугала меня. Наконец, я собрался с духом и, наполнившись отвагой, которая развеяла оцепенение, двинулся через комнату. Очутившись в темном коридоре, слабо освещенным тусклым рассеянным светом из дальнего окна, я посмотрел на потолок, с которого сыпалась штукатурка, на стены, с которых свисали обрывками бесцветные обои, и подумал, что все разрушается из-за отсутствия ухода - эта часть дома как раз указывала на то, что из этого вышло. Я сразу же пошел в спальню Берты, она находилась в северо-восточной части здания, я был на западной стороне, обе части соединялись общим коридором. Разумеется, войдя в спальню, я вспомнил женщину, которая в ней жила. На комоде стояла в прямоугольной раме фотография Берты под летним зонтом, она была в белом кружевном платье и соломенной шляпе. Я извлек фотографию из рамки, подвернул края бумаги на границах изображения и, сложив ее таким образом, сунул во внутренний карман пиджака. Берта! Она испытывала ко мне симпатию, которая могла развиться в нежную привязанность. Так или иначе, благородное покровительство и доброе мнение, которое она не скрывала, определяли ее отношение ко мне. Однако любопытство и нетерпение отвратили меня от всякой мысли о Берте, я стоял на середине комнаты и первым делом старался понять с какого места следует начинать считать шаги. От двери до окна было девять шагов, от одной стены до другой только семь. Все остальные комнаты на втором этаже были заметно меньше, чем спальня. Я спустился на кухню, она состояла из двух небольших комнат с разным уровнем пола. Я разглядывал обстановку, задерживаясь взглядом на каких-то предметах, но тут послышались голоса: они раздались так неожиданно, что я не мог сказать с уверенностью, они были в моем разгоряченном сознании или действительно доносились со стороны парадной. Я кинулся к окну, выглянул наружу и вздрогнул, во дворе стоял мужчина и не сводил глаз с окон второго этажа. Голоса в доме становились все ближе и ближе. Ничего не понимая в смятении, я стоял не в силах пошевелиться. Когда мне стало ясно, что в доме немцы, и пораженный этим, я бросился в кладовую, там, в полу был люк в погреб: осторожно закрыв за собой люк, я торопливо спустился в глубокий подвал и вслепую пошел влево, вытянув вперед руки. Когда я нащупал кирпичную стену, то держась за нее, я пошел вдоль стены, пока не очутился в каком-то углублении, спиной я прижался к полкам и замер. Прошло примерно полчаса. Я услышал снизу, как в комнату вошли два человека, они громко разговаривали. Внезапно кто-то поднял, а затем с усилием откинул тяжелую дверцу люка. Мужчина переступил порог и спустился на несколько ступенек, он вглядывался в темноту. Не дыша, не шевелясь, я вжался в угол и закрыл глаза, хотя подвал и так был погружен в сплошную темноту.
- Черт подери! Ничего не видно. Принеси фонарь.
Едва живой от страха, я узнал в голосе Отто: кажется, я был близок к тому, чтобы испустить душераздирающий крик. Мой час настал! Я представил Отто с большим ножом. К счастью он ушел. Если он отправился за фонарем, то в подвале оставаться никак нельзя. Я вышел из ниши, приблизился к лестнице и стал вслушиваться в тишину. Голоса теперь раздавались в соседней комнате, которая служила гостиной. Она сообщалась с кухней широкой дверью. Дверь была приоткрыта: голоса иногда прерывались, но в целом звучали громко и перемежались шумом, вероятно, немцы выдвигали ящики стола и вытряхивали их содержимое на пол. Тем временем я выбрался наверх и с отупляющим трепетом выглянул в коридор. Никого. Я шел по дубовому паркету, который скрипел под ногами так быстро, как мог, просто я не мог идти спокойно и бесшумно, потому что сам ничего не слышал. Оказавшись на втором этаже, я почти бегом добрался до той комнаты из которой начал свои поиски, вылез из окна, спрыгнул с крыльца и во весь дух, поминутно оглядываясь, помчался в сад.